Николай Лузан - «Загадка» СМЕРШа

Оперативная проверка вражеского агента «Попова» — Бутырина продолжается. При получении новых данных доложу в установленном порядке.

Остро заточенный карандаш в руке начальника особого отдела НКВД СССР Северо-Западного фронта комиссара госбезопасности 3-го ранга Николая Королева медленно полз со строчки на строчку. Время от времени останавливался, и тогда синяя черта появлялась на докладной, а на поля ложились короткие и энергичные резолюции: «Запросить из архива материалы дел на родителей! На фронте с июня 41-го! Как воевал? Каким образом оказался в разведке? Выяснить в деталях!»

Не остались без внимания Королева месяцы, проведенные Бутыриным на передовой, а также три успешные ходки в тыл противника. «Доброволец! Три месяца на фронте! Это не шутки!» — его восклицательные знаки служили сигналом для тех подчиненных, которые рьяно искали шпионов там, где их не могло и быть.

Абзац докладной, в котором Иванов сообщал о вербовке Бутырина начальником 501-го отделения тайной полевой полиции, пестрел пометками: «Выяснить подробно: как она проходила, на какой основе закреплена, кого и что выдал, что ему известно о других немецких агентах, внедренных к партизанам и заброшенных в наши боевые порядки. Дополнительно опросить по Гофмайеру и командованию отделения!»

Бывший слушатель последнего курса инженерного факультета Военно-воздушной академии им. Жуковского Николай Королев хоть и прослужил в контрразведке чуть больше двух лет, но умом и талантом быстро дошел до всего. Будущий авиатор, он в феврале 1939 года и не помышлял о службе в органах госбезопасности. Все изменилось в один день. Вызов на Лубянку стал для него полной неожиданностью. Поднимаясь в кабинет начальника особых отделов Главного управления госбезопасности НКВД СССР генерала Бочкова, он мысленно успел попрощаться не только с учебой, но и со свободой.

По органам госбезопасности и армии еще продолжала катиться волна репрессий. Маниакальная подозрительность Сталина и его «верного наркома» Ежова обернулась катастрофическими последствиями для кадрового состава. Безжалостной чистке подверглись не только центральный и республиканские аппараты НКВД, но также краевые и областные управления, районные и городские подразделения. В результате Большого террора к концу 1938 года все 18 комиссаров государственной безопасности были либо уничтожены, либо посажены в тюрьмы. И только Слуцкий избежал их участи. Он скончался при невыясненных обстоятельствах в кабинете заместителя наркома Фриновского. К концу чистки органов из 122 высших офицеров центрального аппарата НКВД на своих местах остались лишь двадцать.

Ежов не покладая рук продолжал «работать» и в июле 1938 года вместе с подручными Леплевским и Фриновским раскрыл еще один «грандиозный заговор» — в Красной армии. Герои гражданской войны, видные военачальники Тухачевский, Егоров, Уборевич, Якир и другие, как «установило» следствие, «вступив в сговор с Троцким и нацистской Германией, готовили военно-фашистский переворот». Вслед за ними были уничтожены 75 из 80 членов Реввоенсовета и несколько десятков тысяч командиров рангом ниже.

В ноябре 1938 года, подводя итоги «чистки» в Красной армии, Военный совет при наркоме обороны СССР констатировал:

«Из Красной Армии «вычистили» 40 тысяч человек, то есть было уволено, а также репрессировано около 45 % командного состава и политработников Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

Среди репрессированных были друзья и сослуживцы Королева. Поэтому, войдя в кабинет Бочкова, он уже смирился с тем, что на него наденут наручники. Результат беседы с руководителем военных контрразведчиков страны стал для Николая полной неожиданностью. Бочков предложил ему перейти на службу в органы госбезопасности. Не успел Королев прийти в себя, как в свои неполные тридцать два был назначен начальником особого отдела НКВД армии особого назначения Киевского военного округа, а спустя десять месяцев возглавил контрразведку авиационной армии Ленинградского военного округа. Природный ум и оперативная хватка быстро поднимали его по карьерной лестнице. В марте 1940 года Королев уже руководил особым отделом НКВД Одесского военного округа.

Мастер тонкой комбинации, он за сухими, жесткими строчками докладной Иванова и показаниями самого Бутырина увидел не только незаурядную личность будущего разведчика, но и многообещающую перспективу — через него начать оперативную игру с гитлеровской спецслужбой. В голове Королева стала вырисовываться схема будущей операции. Ее успех всецело зависел от надежности Бутырина. Ответ на этот вопрос надо было искать не только в его настоящем, но и в прошлом. Этим занялись подчиненные Королева. В то же день по его указанию в десятки адресов разлетелись шифровки-молнии. Самого Бутырина доставили в особый отдел фронта.

Прошла неделя, и на стол Королеву легли материалы архивных дел на родителей Виктора. Они обвинялись в шпионаже. Основанием для оперативной разработки отца — Якова Бутырина послужили его контакты с немецким специалистом Кемпке. С марта 1938 года Кемпке проверялся ленинградским управлением НКВД по подозрению в шпионаже в пользу Германии. Обвинительную версию против Якова усиливало его пребывание в Берлине в 1916 году. Следователя из команды Ежова мало интересовало то, что член боевого крыла партии большевиков оказался там не по своей воле, а скрывался от царской полиции. Из этого он сделал прямо противоположный вывод: «в Берлине Яков Бутырин был завербован германской разведкой и в дальнейшем, ловко прикрываясь партийным прошлым, вел подрывную работу против советской власти».

Вещественных доказательств «шпионской деятельности» старшего Бутырина в материалах дела Королев не обнаружил. Сам Яков категорически отрицал всякую причастность к германской разведке. Следователь давил на него косвенными «уликами» — показаниями сослуживцев о «тайных встречах с Кемпке, проходивших в музеях Ленинграда». Но не только это не оставляло Якову шансов уйти от смертного приговора. Против него обернулись критические выступления на партийных собраниях. Следователем они трактовались не иначе, как «замаскированные попытки врага опорочить советский строй и породить неверие среди коммунистов в линию Сталина — Ленина на индустриализацию страны».

Королев закрыл последнюю страницу постановления о заведении дела на «агента немецкой разведки» Я. Бутырина. Дальше все было знакомо. Четвертушка листа с выцветшей от времени печатью — ордер на арест, протоколы обысков в служебном кабинете и на квартире, протоколы допросов самого Якова и свидетелей. Заканчивалось дело серым бумажным клочком с неразборчивой подписью коменданта тюрьмы. Приговор особого совещания в отношении «немецко-фашистского агента» Я. Бутырина он привел в исполнение в ту же ночь.