Николай Лузан - Контрразведка. Тайная война

В оперативном штабе операции, взвесив все «за» и «против», решили начать свою игру с ЦРУ. Арест Иванова прошел конспиративно, о его задержании никто из родственников не знал. Все они считали, что он набирается ума в таежном гарнизоне на Дальнем Востоке. Поэтому перспектива вычислить других сотрудников резидентуры ЦРУ, помимо Макмэхена, скрывавшихся под дипломатическим прикрытием, и подпитывать их тонкой дезинформацией, выглядела весьма реальной. В техническом плане особых трудностей она не вызывала, проблема заключалась в самом Иванове, в его готовности без срывов сыграть новую роль.

Анализ собранных на него данных убеждал контрразведчиков в том, что игра стоила свеч. Он, ловелас, кутила, бабник, шпион, все же не был законченным негодяем. Кудряшов, Моляков и его коллеги смогли найти в Иванове то положительное, что позволило начать игру с американской разведкой. Но это потребовало от них немалых организационных усилий и смекалки, чтобы усыпить бдительность резидентуры ЦРУ, которая более чем вероятно отслеживала своего агента. Недаром перед этим они получили у него самую подробную информацию о местах проведения досуга и маршрутах движения.

Предложение Кудряшова и Молякова нашло поддержку у руководства 3-го Главного управления и затем было утверждено Председателем КГБ. Операция советских контрразведчиков бумерангом возвращалась к ЦРУ. В то время, когда Иванов, находившийся в камере Лефортовской тюрьмы, давал показания следователю, из таежного гарнизона Дальневосточного военного округа на его московский адрес и адреса друзей поступали письма, в которых он рассказывал о своей службе. Одновременно отрабатывались и другие схемы прикрытия, создававшие у родных и приятелей иллюзию того, что штрафник старательно тянет служебную лямку, чтобы поскорее вернуться в Москву.

Оперативный контроль за Макмэхеном говорил контрразведчикам о том, что в резидентуре ЦРУ по-прежнему числили Иванова в своих рядах, и тогда они посчитали, что пришел их час.

2 марта 1982 года Иванов покинул камеру, вышел в город и поставил сигнальную метку на условленном месте — на стене дома № 13 по Ленинскому проспекту. На следующее утро разведчики наружного наблюдения зафиксировали появление вблизи него сотрудника американского посольства. Судя по его поведению, он снял сигнал. В тот же вечер в половине девятого состоялась явка.

На нее пришел не Макмэхен. После обмена паролями Джозеф Макдональд, работавший в посольстве США под прикрытием второго секретаря экономического отдела, приступил к разведдопросу Иванова. Тот, придерживаясь линии поведения, отработанной ему контрразведчиками, сообщил Макдональду дезинформацию, а взамен получил две тысячи рублей. Судя по сумме, в ЦРУ ценили услуги агентов в зависимости от того, как близко они находились к Москве и к главным секретам. Это подтверждалось и самим заданием. Макдональд, ограничившись общими фразами о продолжении сбора информации, рекомендовал Иванову выходить на связь только после возвращения на службу в Москву.

В сложившейся ситуации в штабе операции посчитали дальнейшую игру с ЦРУ неперспективной и свернули ее. А для шпиона пришло время отвечать по всей строгости закона. На этот раз суд был снисходителен и учел деятельное раскаяние Иванова.

В феврале 1983 года Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев материалы уголовного дела на Иванова Александра Васильевича, признала его виновным в измене Родине в форме шпионажа и приговорила к 10 годам лишения свободы.

Яркое солнце заливало настоящим весенним теплом трибуны и площадки элитного теннисного клуба. Время приближалось к обеду, трибуны начали пустеть, и лишь на центральном корте еще продолжали звучать хлесткие удары и азартные крики. Соперники «зарубились» по-настоящему и, не жалея себя, пластались по всей площадке. Резанные, подкрученные мячи со свистом пролетали над сеткой. Азартная и бескомпромиссная игра привлекла внимание других теннисистов и праздных зевак. Они потянулись к трибуне и с живым интересом наблюдали за исходом борьбы.

Среди них находился помощник военного атташе при посольстве СССР в Лиссабоне сотрудник резидентуры ГРУ майор Геннадий Сметанин. Но игра его вовсе не интересовала, ему был интересен только игрок — военный атташе посольства США в Португалии полковник Джон Нортон. К нему он присматривался уже не первый день и искал удобный предлог, чтобы вступить в контакт.

Игра закончилась в пользу американца. Болельщики, наградив победителя аплодисментами, потянулись к выходу. Нортон, великодушно похлопав по плечу огорченного соперника, смахнул полотенцем пот с лица и направился к раздевалке. Сметанин посчитал, что более подходящего момента, чтобы начать с ним разговор, не найти. Спустившись с трибуны, он резко прибавил шаг и, поравнявшись с Нортоном, поздравил с победой. Тот благосклонно кивнул, а затем цепким взглядом прошелся по поклоннику своего теннисного таланта.

Сметанин решил: если не сейчас, то никогда. Этот монолог он заучил наизусть и выпалил, как пулемет. Признавшись Нортону в принадлежности к ГРУ, он заверил: что готов порвать с тоталитарной советской системой и продолжить борьбу с ней в рядах американской разведки. Что восхищен западным миром, в котором краски жизни ярче, чем за «железным занавесом» (здесь имелся ввиду СССР. — Прим. авт. ), а человек по-настоящему свободен. И когда высокопарный запас иссяк, Сметанин, пряча глаза, заявил, что готов сотрудничать на условиях предоставления ему политического убежища в США и достойного вознаграждения.

Американский разведчик, хоть и был стреляный воробей, в первое мгновение растерялся и не знал, что ответить: не каждый день к нему обращались с подобными предложениями. В голове вихрем пронеслись мысли: «Провокация КГБ? Сумасшедший? Или сказочная удача, которая выпадает не каждому разведчику, — ценнейший источник информации сам плывет в руки?!»

Фамилия Сметанин мало что говорила ему. По большому счету тот нигде не засветился перед американской разведкой. И потому опытный, осторожный Нортон решил взять паузу. Он предложил «изменнику на месте» встретиться на следующий день в более располагающей обстановке и назвал адрес. Сметанин согласился и, бросив на прощание короткое «О’кей», поспешил затеряться в парке.

Остаток дня и всю ночь его терзали сомнения, но не по поводу совершенного предательства, а по поводу того, насколько американцы окажутся щедры в оплате предложенных им услуг. Он опасался продешевить, так как слишком много поставил на кон в уже давно задуманной им опасной игре.