Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Кремлевское руководство быстро узнало о контактах Пастернака с Фельтринелли. 24 августа 1956 года первый председатель КГБ Иван Серов, приводивший в исполнение волю Кремля, в том числе в странах Восточной Европы, написал записку в отдел культуры в политбюро. В длинной записке Серов сообщил [302] Там же, 103–105. руководству о переправке рукописи Фельтринелли и о том, что Пастернак предоставил издательству Фельтринелли право издания романа и право передачи его для переиздания во Франции и в Англии. Отметив, что разрешение на издание «Доктора Живаго» в Советском Союзе не было получено, Серов процитировал отрывок из перехваченного КГБ письма Пастернака французскому журналисту Даниилу Резникову в Париж: «Я прекрасно понимаю, что [роман] сейчас нельзя издавать и что так будет еще некоторое время, возможно вечно», — писал Пастернак. Упомянув о вероятности выхода романа за рубежом, он продолжал: «Теперь они разрывают меня пополам: у меня дурное предчувствие, и вы будете издалека печально наблюдать за этим событием». Однако Пастернак как будто сам лез в петлю. Он отправил на Запад и биографический очерк, написанный для Гослитиздата, где должен был выйти его однотомник, и разрешил Резникову, посетившему его в России, поступать с очерком по своему усмотрению.

В своей записке Серов напоминал, что Пастернак еврей, беспартийный; он сказал, что его творчество характеризуется «отделением от советской жизни».

Через неделю отдел культуры ЦК КПСС подготовил записку о передаче романа за границу с подборкой тенденциозных цитат. Роман назвали злостной клеветой [303] См.: Афиани, Томилина. Борис Пастернак и власть, 63. на Октябрьскую революцию и злобной клеветой на большевиков; автора же клеймили «буржуазным индивидуалистом». Издание романа невозможно, делался вывод в конце отчета. В сопроводительной записке министр иностранных дел Шепилов писал, что отдел ЦК по связям с зарубежными компартиями принимает меры к тому, чтобы предотвратить издание за рубежом этой «клеветнической книги». В конце концов, Фельтринелли был коммунистом.

Неясно, как КГБ стали известны подробности общения Пастернака с Фельтринелли, в том числе его желание передать права английским и французским издательствам. Скорее всего, последнее узнали сразу после встречи Пастернака с Д'Анджело. И сам итальянец, и его спутник, Владимирский, открыто говорили у себя на работе [304] Д'Анджело. Дело Пастернака, 13. , на Московском радио, о том, что получили рукопись и доставили ее Фельтринелли.

Разговоры Ивинской в издательствах об общении Пастернака с итальянским издателем и ее вопросы о том, как можно спасти положение, также встревожили представителей системы. Старший редактор «Гослитиздата» предложила ей показать роман Молотову [305] Ивинская. В плену времени, 237. и спросить у него совета, как быть. Главный редактор «Знамени», журнала, в котором напечатали некоторые стихи Пастернака из «Живаго», обещал известить обо всем ЦК.

Следующие два года власти общались с писателем в основном через Ивинскую. Ее роль оказалась трудной и противоречивой. В своих часто беспорядочных попытках все уладить она стремилась обеспечить безопасность Пастернака, оградить саму себя и изобразить себя радетельницей государственные интересы. «Она освобождает меня от тягостных переговоров [306] Борис Пастернак. Письмо Лидии Пастернак-Слейтер 1 ноября 1957 // Boris Pasternak, Family Correspondence, 389. с властями, она принимает на себя удары от таких столкновений», — признавался Пастернак в письме сестре. Ивинская служила его избранным эмиссаром, но к ее контактам с представителями власти подозрительно относились многие друзья Пастернака. Она оказалась в незавидном положении. Ивинская не была доносчицей [307] В 1997 году в газете «Московский комсомолец» напечатали выдержки из письма, отправленного Ивинской Н. С. Хрущеву 10 марта 1961 года из лагеря (см. также: Alessandra Stanley, «Model for Dr. Zhivago's Lara Betrayed Pasternak to KGB», The New York Times, September 27, 1997). Выдержки из письма, которое не было опубликовано полностью, привели к обвинениям в том, что Ивинская была осведомительницей КГБ. Прося Хрущева о помиловании, Ивинская писала, что не давала Пастернаку встречаться с иностранцами и старалась воспрепятствовать выходу «Доктора Живаго» на Западе. Она писала, что Пастернак во всем случившемся не был «невинной овечкой». Прочитанное целиком, письмо Ивинской можно назвать криком отчаяния матери и кормилицы семьи (ее собственная мать была в то время еще жива). Ничто в письме не указывает на то, что она была доносчицей (см. послесловие). Более того, почти все переговоры с властями она вела по просьбе Пастернака. Возможно, в КГБ ее считали уступчивой, но отнюдь не надежной (см. ниже). Письмо целиком см.: Государственный архив Российской Федерации. Ф. 8131. Оп. 31. Д. 89398ж Л. 51–58. Кроме того, копия письма имеется у авторов. , несмотря на ярлык, который приклеивали к ней многие еще много десятилетий спустя. В записке Комитета госбезопасности говорится, что Ивинская «антисоветски настроена» [308] Записка Комитета госбезопасности о выявлении связей Пастернака Б. М. с советскими и зарубежными гражданами, 16 февраля 1959 — см.: Афиани, Томилина. Борис Пастернак и власть, 181. . Она пыталась угодить властям, с которыми имела дело, а власти использовали ее. И все же ее влияние на Пастернака было небезграничным. Пастернак был самобытным и интуитивным актером в разворачивавшейся драме, и главные решения, начиная с того дня, как он передал рукопись Д'Анджело, он принимал сам.

Скоро Ивинскую пригласили на встречу с Дмитрием Поликарповым, начальником отдела культуры ЦК КПСС. Ивинской Поликарпов показался «изможденным и каким-то испуганным, преждевременно старым человеком с водянистыми глазами». Поликарпов сказал: очень важно, чтобы Ивинская забрала роман у Д'Анджело. Ивинская предположила, что итальянцы не захотят вернуть рукопись, и идеальным решением было бы издание «Доктора Живаго» в Советском Союзе как можно скорее, предварив любое иностранное издание. «Нет, — ответил Поликарпов, — нам обязательно нужно получить рукопись назад [309] Ивинская. В плену времени, 240. , потому что если мы некоторые главы не напечатаем, а они напечатают, то будет неудобно». Поликарпова в литературных кругах называли «дядя Митя» [310] Бенедикт Сарнов. Трагическая фигура // Lekhaim (October 2003), http://www.lechaim.ru/ARHIV/138/sarnov.htm; Евтушенко. Шестидесятник, мемуарная проза, 162–192. ; он был непримиримым проводником ортодоксальности и сурово выговаривал писателям за их ошибки. Однажды Поликарпов признался заместителю главного редактора «Литературной газеты»: «Я читаю вашу газету с карандашом в руке». Евгений Евтушенко говорил, что для него партия шла впереди всего, впереди народа, в том числе и его самого.