Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Пастернака неоднократно называли «Иудой», который продал родину «за тридцать сребреников». Утверждалось, что шведские академики «и их заокеанские хозяева» превратили роман в орудие холодной войны. В конце концов, уверяли читателей «Литературной газеты», западные критики не слишком высокого мнения о «Докторе Живаго». Цитировались отрицательные отзывы из Германии, Нидерландов и Франции, чтобы доказать, что «многие западные критики открыто высказались о скромных художественных достоинствах» романа. Но когда такой «архиинтриган», как владелец «Нью-Йорк таймс», превознес роман за то, что он «плюет на русский народ», «Доктору Живаго» были гарантированы овации со стороны врагов Советского Союза. Роман и «личность автора стали золотой жилой для реакционной прессы». В заключение авторы редакционной статьи писали, что честь, оказанная Пастернаку, невелика. «Его наградили, потому что он добровольно согласился сыграть роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды. Но эту «позицию» трудно занимать долго. Наживку поменяют, как только она сгниет. История показывает, что такие перемены происходят очень быстро. Бесславный конец ждет этого Иуду, который снова поднял голову, потому что «Доктор Живаго» и его создатель обречены на презрение народа».

Московские функционеры прекрасно поняли намек. В средствах массовой информации началась злобная травля. Ректор Литературного института имени Горького велел студентам пойти на демонстрацию против Пастернака и подписать письмо, осуждающее его; письмо будет опубликовано в «Литературной газете». Ректор назвал это проверкой — «лакмусовой бумажкой». Но, несмотря на угрозы, многие студенты не хотели осуждать Пастернака. Когда администрация ходила по общежитию, студенты прятались в туалетах, на кухне или не открывали двери комнат. Три ленинградских студента [591] Kozlov, The Readers of Novyi Mir, 128. написали на набережной Невы «Да здравствует Пастернак!». Всего 110 из 300 с лишним студентов [592] Емельянова. Легенды Потаповского переулка, 106–107. Литературного института подписали письмо, осуждающее Пастернака. Кроме того, всего несколько десятков студентов посетили «стихийную демонстрацию», как ее позже назовут власти. Ее возглавляли Владимир Фирсов, подающий надежды поэт, и критик Николай Сергованцев. Группа проходила мимо здания Союза советских писателей, расположенного неподалеку; авторы самодельных плакатов подхватили антисемитский тон редакционной статьи «Литературки». На одном плакате была карикатура на Пастернака, «который тянется к мешку с долларами [593] Ивинская. В плену времени, 265. крючковатыми пальцами». На другом было написано: «Иуда — вон из СССР». Участники демонстрации передали письмо Константину Воронкову, драматургу и члену правления СП, и сказали, что собираются ехать в Переделкино, чтобы продолжить протест перед домом Пастернака. Воронков отсоветовал студентам ехать в Переделкино, пока не будет принято официальное решение усилить давление на Пастернака.

В роскошной штаб-квартире Союза писателей провели собрание партийной группы правления СП, на котором присутствовали 45 писателей-коммунистов [594] Записка отдела культуры ЦК КПСС об итогах обсуждения на собраниях писателей вопроса «О действиях члена Союза писателей СССР Б. Л. Пастернака, несовместимых со званием советского писателя». 28.10.1958 — см.: Афиани, Томилина. Пастернак и власть, 155. . Товарищи выражали «гнев и негодование»; решено было исключить Пастернака из Союза писателей — мера крайне жестокая, так как тем самым его лишали возможности зарабатывать. Кроме того, исключение влекло за собой лишение дома, полученного от государства. Некоторые, в том числе Сергей Михалков, автор стихов к советскому гимну, шли дальше и говорили, что Пастернака нужно выдворить из Советского Союза. Выступавшие в прениях критиковали и секретариат правления Союза писателей, и, в частности, Суркова за то, что тот допустил, чтобы ситуация вышла из-под контроля; в то время сам Сурков находился на лечении в санатории [595] Там же, 157. и не принимал участия в дебатах. Некоторые писатели призывали исключить Пастернака из СП сразу после того, как стало известно, что он отдал рукопись иностранцу. Они ошибочно полагали: если бы письмо «Нового мира» с отказом опубликовали раньше, никакой премии Пастернак не получил бы, так как «прогрессивная пресса мира» не допустила бы этого. Официальное решение об исключении Пастернака было включено в повестку дня заседания правления СП, которое должно было пройти в понедельник.

Пастернак, в силу привычки, газет не читал, но размеры и масштаб кампании оказались всепроникающими. После выхода номера «Литературки» с резкой редакционной статьей к Пастернаку приехал корреспондент «Монд» Мишель Тату. Всю неделю шли дожди; в Переделкине было грустно и уныло. Пастернак, однако, пребывал в хорошем настроении; он провел гостей в рояльную комнату. Пастернак с трудом, но весело говорил по-французски. Он сказал, что Нобелевская премия — не только радость, но и «моральная поддержка» [596] Le Monde, 26 и 27 октября, 1958. . Он добавил, что радость одинока.

Далее в игру вступила «Правда», официальный рупор КПСС. Статью с нападками на Пастернака написал один из самых одиозных журналистов Давид Заславский. И Ленин, и Троцкий клеймили Заславского, до революции меньшевика и бундовца, «наемным писакой». Ленин называл Заславского негодяем и заведомым клеветником [597] Цит. по: Kozlov, The Readers of the Novyi Mir, 128. и призывал отличать понятие сплетника и клеветника от разоблачителя. Позже Заславскому чаще других поручали грязную работу. Заславский и Пастернак, кроме того, были давно знакомы. В мае 1929 года Заславский зарекомендовал себя провокатором [598] Kemp-Welsh, Stalin and the Literary Intelligentsia, 63. , когда на страницах «Литературной газеты» обвинил Мандельштама в плагиате. Пастернак, Пильняк, Федин, Зощенко и другие подписали письмо в защиту Мандельштама, в котором называли его «выдающимся поэтом, одним из самых талантливых переводчиков и художников слова». Возвращение 78-летнего Заславского из забвения и его нападки на Пастернака придали статье в «Правде» «особенно зловещий оттенок» [599] Fleishman, Boris Pasternak: The Poet and his Politics, 289. . Статья называлась «Шумиха реакционной пропаганды [600] Правда. 1958. 26 октября. Цит. по: Conquest, Courage of Genius, Appendix III, 164–72. вокруг литературного сорняка».

«Роман был сенсационной находкой для буржуазной реакционной печати, — писал Заславский. — Его подняли на щит самые отъявленные враги Советского Союза, мракобесы разного толка, поджигатели новой мировой войны, провокаторы. Из явления как будто бы литературного они пытаются устроить политический скандал с явной целью обострить международные отношения, подлить масла в огонь холодной войны, посеять вражду к Советскому Союзу, очернить советскую общественность. Захлебываясь от восторга, антисоветская печать провозгласила роман «лучшим» произведением текущего года, а услужливые холопы крупной буржуазии увенчали Пастернака Нобелевской премией… В этих условиях награда из рук врагов Советской Родины выглядит как оскорбление всякого честного, прогрессивного литератора, хотя бы он и не был коммунистом, даже не был советским гражданином, а был поборником чести и справедливости, поборником гуманизма и мира. Тем тяжелее должно быть это оскорбление для писателя, который числится в рядах советской литературы и пользуется всеми теми благами, которые советский народ щедро предоставляет в распоряжение писателей, ожидая от них чистых, идейных, благородных произведений».