Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад

20 марта Генбери-Вилльямс записал в своем дневнике: «Анархия уже проявляет себя, и будет удачей, если императорская семья сможет уехать куда-нибудь в безопасное место. Покидая прошлым вечером дворец (генерал-губернатора. – А. О.), я увидел на окне местной Думы, почти напротив окон императора, два развевающихся огромных красных флага, и люди, которые примерно неделю назад кричали “ура” императору, маршировали по улицам с красными флажками на своей одежде. Если найдется несколько сильных людей, то все еще может измениться, но монархия уже мертва» 19. Б. Пейрс, встретивший революцию на Румынском фронте и наблюдавший стремительный обвал дисциплины в войсках, также был убежден, что армия никогда не пошла бы на восстановление монархии 20.

Неудивительно, что Алексеев после революции «переживал ясно на нем видимый духовный слом» 21. Ему явно не нравилось развитие ситуации, но он продолжал плыть по течению, идя на уступки в том, что ему казалось малым ради спасения армии и контроля над солдатской массой. Так, кроме того, что он вынужден был подать доклад о желательности удаления Воейкова и Фредерикса, Алексеев отсоветовал Генбери-Вилльямсу (по существу это был мягкий отказ) сопровождать Николая II в Царское Село 22.

Практически каждый день Алексеев обращался к главе Временного правительства, к военному министру и председателю Государственной думы, убеждая их принять меры для недопущения разоружения офицеров, чинов жандармской полиции и караулов, для поднятия дисциплины, призывая их: «Армию нужно беречь, сохранить неприкосновенным прочно установившийся уклад службы и отношений в войсках до полного окончания войны, когда можно проводить те или иные реформы» 23. Ничего не помогало: эти люди уже не могли остановить начатое ими же движение. 16 марта Нивелль известил Алексеева о том, что на 8 апреля назначено новое большое наступление на Западном фронте. Срок выступления, по его словам, не мог быть отложен 24.

Тем не менее уже 13 (26) марта Алексеев сообщил генералу Жанену о том, что состояние русской армии и ее тылов исключает возможность совместного выступления, и рекомендовал временно отказаться от наступления 25. Французы энергично протестовали, ссылаясь на невозможность переноса срока удара по немцам, и обратились к русской Ставке. Английская реакция была менее нервной: Робертсон просил известить о времени, когда русская армия в Закавказье окажется в состоянии начать скоординированные действия с британскими войсками в Сирии и Месопотамии 26.

28 марта 1917 г. Алексеев отправил генералам В. Робертсону и Р. Нивеллю телеграмму, в которой он вновь просил их отложить наступление на Западном фронте, так как русская армия не сможет по причине дезорганизации поддержать союзников 27. 31 марта Нивелль отказался перенести сроки своего наступления, в ответ Алексеев обещал рассмотреть возможность наступления в мае 1917 г. по мере восстановления дисциплины среди резервных частей, а также восстановления боеспособности Балтийского флота и нормальной работы транспорта 28. Высшее командование первым проявило свою неспособность к консолидированной позиции. Тем самым оно постепенно начинало играть довольно незавидную роль, не приобретая популярности у солдата и теряя авторитет в глазах сторонников дисциплины.

«К сожалению, – отмечал командир Балтийской морской дивизии, занимавшей позиции на Румынском фронте, – начала получаться из Ставки Верховного главнокомандующего преступная литература в виде всевозможных телеграмм провокационного характера со странными запросами вроде мнений начальников о той или иной мере, предположенной ввести в войсках. Телеграфисты, конечно, прочитывали их первыми и немедленно сообщали их в войска и комитеты. Получалось впечатление, что Верховное главнокомандование перестало быть таковым, а являлось лишь передаточной инстанцией из революционного центра, который всячески стремился развратить войска и разложить фронт» 29.

Положение было действительно тяжелым. Врангель вспоминал: «Не было твердости и в верхах армии. Вместо того чтобы столковаться и встать единодушно и решительно на защиту вверенных им войск, старшие военачальники действовали вразброд каждый за себя, не считаясь с пользой общего дела. В то время как генерал граф Келлер, отказавшись присягнуть Временному правительству, пропускал мимо себя, прощаясь с ними, свои старые полки под звуки национального гимна, генерала Брусилова несли перед фронтом войск в разукрашенном красными бантами кресле революционные солдаты…» 30

Генерал Дубенский среди причин волнения Могилевского гарнизона называет агитаторов и ясный переход на сторону революции генерала Алексеева 31. Для того чтобы минимизировать развращающее действие на войска всякого рода агитаторов и не имея возможности запретить митинги, Алексеев приказал офицерам сопровождать своих солдат на эти сборища. На одном из митингов должен был присутствовать и С. Е. И. В. железнодорожный полк. К Алексееву пришел командир полка генерал С. А. Цабель и спросил, что делать с вензелями на погонах. Тот предложил спороть их и попросил помочь сделать это находившемуся по близости курьеру, старому преображенцу. Тот отказался и вышел. В результате на митинге только командир полка и его адъютант барон Нольде были без вензелей на погонах, а все остальные чины полка – с вензелями 32.

Интересно, что именно историю с погонами Борисов приводит в качестве безусловного свидетельства, ultima ratio, отсутствия злого умысла со стороны Алексеева в февральских событиях. Предоставим слово самому генералу: «Ныне же меня удивляет то “ожесточение”, с каким дебатируют ныне те факты, которые нами считались естественно текущими так, как иначе не могло быть. Да и Государь так смотрел, до момента отправки в Тобольск. Когда в декабре 1915 г. он вошел в мою комнату с Алексеевым, неся мне погоны ген. лейт., ордена Анны, Станислава I ст. и Владимира II ст., то он дал мне нечто завернутое в комок бумаги, сказав “а это носите в кармане”. Это были серебряные инициалы “Н. II” на погоны генерал-адъютанта. В этот день он пожаловал Алексеева в ген. ад. Когда он отрекся, то по правилу (? – А. О.) эти знаки обратно отдаются императору. Мы с Алексеевым пошли во дворец. Государь взял из рук Алексеева ген. ад. аксельбанты и сереб. знаки, обнял его и поцеловал. Тогда я тоже отдал свои знаки, но Государь отдал их мне и сказал: “Мы еще будем видеться”. Это он сказал в смысле того, что ему неудобно будет видеться с Алексеевым, как занимающим высокий пост, а со мной можно. Все это доказывает, как Государь легко смотрел на свое положение» 33. На мой взгляд, описанная сцена свидетельствует только в пользу выдержки императора. «Император Николай II был вежливым человеком, – справедливо отмечал великий князь Александр Михайлович. – Он был чрезвычайно вежлив. Я полагаю, что он был самым вежливым человеком в Европе» 34. Трудно оспорить эти слова.