Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад

Законы Российской империи не предусматривали возможность революционного изменения правления и в связи с этим возвращением бывшему императору генерал-адъютантских знаков различия. У Шавельского, кстати, также есть описание истории награждения Алексеева. В 1915 г. он отказался от этого звания, как считает протопресвитер, по причине необычной скромности, причем император заявил, что все равно будет считать его своим генерал-адъютантом 35. Официально же Алексеев был произведен в генерал-адъютанты весной 1916 г. (в Великую субботу), причем его реакция на это производство была отмечена скромностью, граничившей с демонстрацией: «Когда я (Шавельский. – А. О.) поздравил Алексеева с званием генерал-адъютанта, он мне ответил: “Стоит ли поздравлять? Разве мне это надо? Помог бы Господь нам, – этого нам надо желать” 36. Во всяком случае, нельзя не отметить, что Борисов не точен в описании событий, хотя они сами по себе (ошибка в хронологии событий 1917 г. понятна в частном письме 1939 г.) никак не свидетельствуют в пользу пафоса Борисова. В вопросах воинской чести, столь зримым символом которой являются погоны, знамена и другие регалии, нет ничего второстепенного. Нельзя одновременно нарушать субординацию и отстаивать дисциплину.

«В ближайшие и особенно последующие за отречением Государя дни, – вспоминал генерал Тихменев, – Ставка Верховного главнокомандующего представляла отвратительное зрелище. Штабные писаря, инженерные кондуктора, шоферы – вся эта штабная челядь, которой была набита Ставка, как и каждый большой штаб, – весь этот народ теперь, когда революция, так сказать, была уже официально объявлена, при каждом случае с красными кокардами на фуражке, обвешанные красными повязками, бантами и с красными шарфами или лентами через плечо наподобие генеральских лент, поодиночке, парами или группами, пешком и на извозчиках, озабоченно шныряли, носились и просто склонялись по городу. Собирались в кучки, на митинги и говорили, говорили без конца, упиваясь пошлостью собственного красноречия… Все это заканчивалось призывами к соблюдению нелепой “революционной дисциплины” и к “борьбе по победного конца”. Однако, речи о “революционной дисциплине” весьма плохо соответствовались с действительностью. Дисциплина была, в сущности, вовсе “отменена”» 37.

Именно дисциплина стала основной мишенью пропагандистов, хлынувших из Петрограда в армию и во флот. Естественно, что быстрее всего разлагались части, близкие к столице. Уже 5 (18) марта адмирал Русин телеграфировал из Ставки в Главный морской штаб: «Убийство адмирала Непенина, одним из первых признавшего нынешнее правительство, равно как попытки нижних чинов взять управление кораблями и воинскими частями в свои руки, совершенно обесценивают боевую силу Балтийского флота, который, по словам покойного адмирала Непенина, надо считать уже несуществующим. Необходимы срочные планомерные действия со стороны правительства для восстановления престижа и власти командного и офицерского состава, для восстановления дисциплины, иначе в июне – июле неприятель займет Петроград со всеми тяжелыми последствиями для государства российского и каждого русского всех партий и состояний» 38. Угроза была вполне очевидной, но убежденность Русина явно не разделялась большинством победителей.

Представители различных революционных партий активно боролись с влиянием офицерского состава, очевидно, помня о военном бессилии революции в первые ее дни. Отправившийся в Свеаборг и Гельсингфорс эмиссар Петросовета М. И. Скобелев на митингах даже не обмолвился об убийстве командующего Балтийским флотом и ряда его командиров, хваля матросов – «украшение революции» 39. Новые власти, созданные революцией, уже не хотели подчиняться не только своим офицерам. 7 (20) марта Временное правительство потребовало принятия присяги от гарнизона Кронштадта. В ответ местный Совет рабочих и солдатских депутатов по предложению большевиков выступил со следующим контрпредложением: «Свободному народу присяга не нужна, не народ должен давать присягу правительству, а правительство должно принести присягу народу» 40. 13 (26) марта Скобелев вместе с М. К. Мурановым посетил Кронштадт, где, по его словам, налаживалась нормальная жизнь. Делегаты были довольны увиденным: их встречал грандиозный митинг, их речи прерывались овациями, они хвалили матросов 41.

Часть офицерского состава следовала за примером, который подавала новая власть. В марте 1917 г. «Морской сборник» опубликовал статью «Да здравствует свободная Россия!», в которой не было сказано ни одного слова о потерях флота в адмиральском составе. Автор – старший лейтенант Н. Нордман – не без страха глядел в ближайшее будущее: «Введение новых начал не могло пройти безболезненно. Перед военными стояла особенно трудная задача, как перейти к новому порядку, не нарушив боеспособности армии и флота, абсолютно необходимых в данную минуту для защиты завоеваний от внешнего врага. И, может быть, наиболее трудным может показаться вопрос, как совместить гражданскую свободу с воинской дисциплиной – основой военной организации. Но трудность здесь только кажущаяся. Прислушаемся к народному голосу. Попытаемся своим поведением достичь признания, что данная офицеру власть опирается не на приказание, а на признание его авторитета командами, и, таким образом, создается основа взаимного понимания, настоящей внутренней дисциплины, составляющей действительную силу народа… Нужно, чтобы не было офицера, солдата, рабочего и крестьянина, а была единая народная семья равных граждан. Но до сего времени этого не было. От флота своего народ был далек, мало его знал или не знал вовсе. Употребим же все усилия, чтобы уничтожить это разделение, чтобы и мы, офицеры, и матросы народного русского флота могли постоянно черпать силы из неиссякаемой сокровищницы народного духа» 42.

Некоторые старшие офицеры с первых же дней попытались черпнуть из сокровищницы и создать основу взаимного понимания. Более удачным казался опыт Черноморского флота, где поначалу удалось избежать кровопролития. Санкции Колчака и его окружения в первые дни своего существования не предвещали своим авторам ничего плохого. В первые дни Совет флота, по словам одного из офицеров, «поражал своей лояльностью» 43. Первые дни и даже недели после революции положение дел на Черноморском флоте все еще казалось контролируемым. Создавалось впечатление, что надежда командования внести культурное влияние офицеров в советы и повести таким образом за собой матросов и солдат начинает реализовываться 44.

Из состава представителей флота, гарнизона и рабочих была сформирована делегация в составе 30 человек, которая направилась в Петроград. 15 (28) марта с ними встретился Гучков. Встреча была самой радостной: депутаты заявили о своем желании довести войну до победного конца и о том, что Черноморский флот все свои силы передает в распоряжение Временного правительства. Гучков поспешил заверить делегатов в необратимости произошедших изменений: «Переворот совершился. Все помехи убраны с пути народа. Жалкие обломки, оставшиеся на месте былой власти, Временное правительство выметет дочиста; возврата к старому нет и не будет» 45.