Сергей Кредов - Феликс Дзержинский. Вся правда о первом чекисте

«Вчера разрыли три могилы. Впечатление ужасное: на земле разложили 16 трупов. Тут участники шайки Черного ворона, совершившие несколько вопиющих убийств, в том числе убийство семьи Столяревского. Убитая женщина – по-видимому, Петраш из той же шайки, участница вооруженных нападений. Козубов – в прошлом известный погромщик, изувер, но уже старый и безвредный к тому времени. Стадник – о нем ничего не знаю. На шеях петли из ремней или проволоки – очевидно, отказывались идти, и их тащили волоком. Молва сделала из этого еще больший ужас: говорили, что куски проволоки были продеты из одного уха в другое, что совершенная нелепость».

Из казненных все, за исключением одного (чья вина неизвестна), оказались бандитами. Писатель справедливо замечает: судить преступников надо гласным судом, тогда и не будет почвы для слухов. Тут большевикам возразить нечего.

Короленко находит мужество сказать там же, на месте, представителям белых: если вырыть трупы людей, расстрелянных деникинцами, впечатление будет столь же ужасным.

Июнь 1918-го, из Симферополя в Киев идет поезд. В душном вагоне разговоры почти исключительно о Махно. Пассажиры говорят шепотом, вздыхают, пугливо выглядывают в окна. Только крайняя нужда может заставить людей пуститься в такой путь в такое время. На сей раз как будто обошлось. Сгущаются сумерки, пора устраиваться на ночлег – слышится движение чемоданов, узлов, корзин. И тут за окном раздаются сухие винтовочные выстрелы. Со скрежетом, толчками, поезд начинает тормозить… Махно…

Грубая команда:

– Выходи в поле с вещами, кто не выйдет, расстреляем!

В ночи под моросящим дождем возле вагонов группами стоят люди, положив багаж на землю. Скачут конные, стреляют в воздух. Вот тебе и приехали в Киев…

Махновцы складывают багаж в подводы. Главный в бараньей шапке произносит короткую речь:

– Расстреливать будем только офицеров, полицейских и, может быть, спекулянтов.

Пассажиры уверяют, что таких среди них нет. «Там видно будет, а пока предъявите документы», – «баранья шапка» спокоен, привык к таким сценам.

Проверяются не столько документы, сколько содержимое карманов. Кошельки, часы, портсигары, серьги и кольца революционные повстанцы (так себя называют последователи батьки) складывают в мешки, которые тоже затем погружают на подводы. Пассажиров ведут лесом, полями, по грязи в «штаб Махно». Грузовой транспорт отправляется в другом направлении.

Только в полдень добираются ограбленные люди до села. Оно напоминает Запорожскую Сечь, только современные «запорожцы» увешаны пулеметными лентами, ручными гранатами, винтовками, револьверами. Прибывших встречают гоготом. Из «штаба» выходит рослый матрос в кавалерийских сапогах со шпорами:

– Что это за сволочь приплелась?

Услышав от пассажиров об их переживаниях, матрос загадочно роняет:

– Бывает и хуже.

Один из подвергшихся таким испытаниям, Герасименко, оставивший описание этого происшествия, назвался артистом. Заставили «прытставить». Грянул: «Из-за острова на стрежень». И другие таланты нашлись: кто спел романс, кто рассказал комические истории. Махновцы довольны – отвели артистов в хату, покормили и даже стали успокаивать. Вечером в селе началась гульба.

Любознательный Герасименко разговорился с хозяином хаты, пожилым крестьянином. Тот полушепотом излил наболевшее:

– Ох, чоловиче! И куды воны стилько пьють о цей самогон? И в день, и в ночи покоя нема.

И дальше – о том, что до революционных повстанцев было еще хуже:

– Все ж таки воны за нас стоять. Тут що робылось, пока воны не пришлы. И пану дай, и нимцу дай, а там пристава, старосты, и де их тилько набралось? А сколько перевишалы, да перепоролы – перед каждым знымай штаны. Писля ни систы, ни лягты. Теперь мы хоть трохи отдохнулы. А цей Махно помыщыкив, да панив, да мылыции и австрийцев набив стилько що за четыры дни насылу закопалы.

Ночью на подступах к селу разгорелся бой. Разом смолкла музыка, махновцы забегали по дворам, стали запрягать лошадей. Вскоре крики стихли, все явственнее стали слышны взрывы артиллерийских снарядов. Утром в селе появились разъезды немецкой кавалерии. Пленников немцы отправили на железнодорожную станцию. Без денег, багажа, но они все-таки добрались до Киева.

В ту ночь, как узнал рассказчик, Махно в соседнем селе играл в карты с пленными австрийскими офицерами, а утром велел их расстрелять.

Тому ли учил махновцев духовный вождь анархизма добрейший князь Кропоткин?!

Батьки, атаманы – самая кровавая сила Гражданской войны. Это хорошо известно. В следующей сводке ЧК речь идет о действиях банды Булак-Балаховича в конце 1920 – начале 1921 годов.

Гомель. В местечке Плотицы нескольких евреев сварили живьем и заставляли других есть «коммунистический суп». В Мозыре изнасиловали 1500 женщин. Балаховцы устроили погромы в населенных пунктах: Мозырь (32 убитых), Хойники (42), Юровичи (18) и в целом ряде других деревень.

Обнаружим в истории красного террора и перепиленные кости, и распятия на крестах, и сожжения заживо, если в «красные палачи» записывать всех, кто орудовал тогда на необъятных просторах страны. В список большевистских истязателей заносят, например, Марусю Никифорову, соратницу Махно. Нередко можно прочитать: имярек был настолько кровав, что позже был расстрелян самими большевиками. Но так весьма часто и происходило. У самого Мельгунова читаем: в красных тюрьмах сидело немало чекистов. Сидели они не только за взятки, предательство, но и за издевательства над заключенными.

В сентябре 1918-го напомнил о себе город Нолинск Вятской губернии, где отбывал ссылку молодой Феликс Дзержинский. В журнале «Еженедельник ВЧК» появилось письмо под названием «Почему вы миндальничаете?». Подписано четырьмя авторами – руководителями партийного комитета и исполкома Нолинска. Их возмутила фраза из сообщения, опубликованного в «Известиях»: разоблаченный английский шпион Локкарт, работавший под дипломатическим прикрытием, покинул ВЧК «в большом смущении». Нолинцы негодуют:

«Скажите, почему вы не подвергли его, этого самого Локкарта, самым утонченным пыткам, чтобы получить сведения и адреса, которых такой гусь должен иметь очень много? Почему вы вместо этого позволили ему „покинуть“ ВЧК в большом смущении? Пойман опасный прохвост. Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет».

Постановлением ЦК партии от 25 октября решено нолинских большевиков за их статью, восхваляющую пытки, осудить, а издание – закрыть.

Феликс Эдмундович Дзержинский пыток не терпел. Среди его распоряжений немало таких, когда сотрудника ЧК за избиение подозреваемого увольняют, отправляют в тюрьму, а при отягчающих обстоятельствах даже расстреливают. Иванов-Разумник специально отмечал, что факты пыток в столичных чрезвычайках ему неизвестны. Ходили только слухи о пробковых камерах, в которых «выпаривали» деньги из «буржуев». Но это – слухи. На «необъятных просторах», конечно, бывало всякое.