Валентин Фалин - Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов

Помыслы собеседников Сталина были устремлены на то, чтобы выдать порок за добродетель. Мрачную атмосферу выразительнее передал Гарриман, который счел уместным предупредить Рузвельта, что софизмы премьера по поводу «Следжхэммера» и «Раундапа» не произвели впечатления на советскую сторону. Сталин, докладывал американец, «закончил эту фазу обсуждения, заявив резко, но с достоинством, что, будучи не согласен с нашими доводами, он не может принудить нас действовать».

Напряжение несколько спало, когда Черчилль перевел разговор на тему «беспощадных бомбардировок Германии». Ряд его высказываний вызвал у Сталина положительный отклик. После этого премьер счел почву возделанной для сообщения об операции «Торч».

Версии Гарримана и Черчилля о тональности и частично содержании обмена мнениями по «Торчу» разнятся. Премьер в информации президенту (послана 13 августа) выпячивал совпадающие моменты и некую, по словам британца, внутреннюю склонность советского лидера принять «Торч» на замену высадки через Ла-Манш. Гарримана больше занимали сомнения Сталина. Американец, кстати, не преминул воспроизвести черчиллевский аргумент насчет единой сути: бить ли крокодила «в мягкое предбрюшье (то есть в Средиземное море) или в морду (Северная Франция)». Гарриман уловил, что премьер прощупывал возможность итало-балканской версии второго фронта.

Поскольку «Торч» становился неизбежным, Сталин, согласно докладу Гарримана, высказался за ускорение начала операции. Черчилль заверил, что высадка в Северной Африке произойдет « самое позднее 1 октября ».

Насколько тоньше ощущал атмосферу Гарриман, показала беседа в Кремле 13 августа, в ходе которой Сталин вручил свою памятную записку о втором фронте. Черчилль воспринял этот документ и весь разговор крайне нервозно:

а) срыв организации второго фронта связывался лично с его позицией;

б) Англию обвиняли в систематическом вероломстве;

в) отказами от ранее принятых решений Англия вносит элементы дезорганизации в планы советского командования и создает дополнительные трудности для Красной армии;

г) из-за позиции Англии останутся невостребованными максимально благоприятные возможности для создания второго фронта, которые есть в 1942 году, но неизвестно, будут ли они в наличии в 1943 году.

Записка не претендовала на то, чтобы переубедить Черчилля. Руководство СССР сочло необходимым зафиксировать свои оценки не только для истории, но и как предостережение против коварства в межсоюзнических отношениях на будущее.

Приводившиеся выше документы из американских и английских источников начисто опровергают домыслы и маневры, которыми пробавлялся Черчилль в Кремле. Подчас премьер фальшивил без всякой видимой нужды и в своей страсти к интриге терял осторожность. Зачем ему нужно было лгать, что «Торч» начнется 1 октября? Нигде в документах июля-сентября не фигурирует 1 октября, названное Черчиллем для красного словца и не исправленное ни тогда, ни позже. В телеграмме Черчиллю 30 августа 1942 года Рузвельт вел речь о 30 октября и выражал надежду, что дату операции удастся приблизить (называлось 14 октября). На совещании 22 сентября в Лондоне с участием премьера высадку отложили до 8 ноября, хотя президент настаивал на дате до 3 ноября – дня выборов в США.

22 сентября премьер писал президенту, что операцию «Раундап» следует рассматривать как « определенно снятую с плана на 1943 год » и что это явится еще одним «огромным ударом для Сталина», а 14 августа он же говорил и писал в Москве о 1943 годе как времени « настоящих действий » против Германии. Черчилль не мог не отдавать себе отчет в том, чем чреват обман, следующий за обманом. Или он был убежден, что в 1943 году Советский Союз будет говорить сникшим голосом?

14 августа премьер передал Сталину контрзаписку, в которой выдавал «Следжхэммер» и «разговоры относительно англо-американского вторжения во Францию в этом году» за прием для введения врага в заблуждение, дабы заставить его держать крупные силы на французском побережье Ла-Манша. Он грозился вынести разногласия наружу и сообщить народу «убийственный аргумент» против «Следжхэммера». Публичная дискуссия, лез на рожон Черчилль, «значительно обескуражила бы русские армии, которые были обнадежены по этому поводу, и противник смог бы свободно дальше оттягивать силы с Запада». « Самым разумным методом, – заявлял премьер, – было бы использовать „ Следжхэммер “ в качестве прикрытия для „ Торча “ и провозгласить „ Торч “ , когда он начнется, вторым фронтом. Это то, что мы намереваемся сделать». И вообще, утверждалось в контрзаписке, Англия и США никаких обещаний насчет второго фронта не давали, а при тех оговорках, какими обставлялись переговоры с Молотовым по этому вопросу, у советского высшего командования не имелось оснований перестраивать свои планы [626].

Подобным настырным языком Черчилль отбивался от неприятных ему истин. В телеграмме Рузвельту 16 августа он признавался: «В целом я определенно удовлетворен своей поездкой в Москву. Я убежден в том, что разочаровывающие сведения, которые я привез с собой, мог передать только я лично, не вызвав действительно серьезного расхождения. Эта поездка была моим долгом. Ныне им известно самое худшее, и, выразив свой протест, они теперь настроены совершенно дружелюбно, и это несмотря на то, что сейчас они переживают самое тревожное и тяжелое время». Об осадке, который оставлял Черчилль Сталину на прощание, говорит следующий пассаж из той же телеграммы: «Любое утешительное или ободряющее послание, которое Вы сочли бы возможным направить Сталину, было бы полезным» [627].

Ф. Рузвельт направил 19 августа в Москву послание со словами признательности и уважения. «В Соединенных Штатах хорошо понимают тот факт, – писал президент, – что Советский Союз несет основную тяжесть борьбы и самые большие потери на протяжении 1942 года, и я могу сообщить, что мы весьма восхищены великолепным сопротивлением, которое продемонстрировала Ваша страна. Мы придем к Вам на помощь по возможности скорее и по возможности большими силами, как только сможем это сделать, и я надеюсь, что Вы верите мне, когда я сообщаю Вам об этом». Для убедительности шеф Белого дома к несбыточным посулам Черчилля прибавил свои собственные – увеличить уже в текущем (августе) месяце помощь Советскому Союзу [628].

Достаточно сравнить это президентское обещание с директивой Объединенного комитета начальников штабов № 100/1 от 14 августа 1942 года об очередности перевозок. Директива предоставляла «Торчу» преимущество перед всеми другими операциями в Атлантике. План «Болеро» отодвигался на четвертое место. Поставки в СССР предусматривались только через Басру. «Если возникнет необходимость отправлять военные материалы в Россию северным маршрутом, – говорилось в документе, – то рекомендуется делать это в последнюю очередь » [629].