Сергей Кремлев - Русские распутья, или Что быть могло, но стать не возмогло

А сколько в Европе прозябало толковых мастеров своего дела – те же цеховые рамки не поощряли инициативу подмастерьев, а Россия могла бы предоставить им поле широкой самостоятельной деятельности – русский царь был к этому готов. Ещё в начале царствования Иван поручал своему послу в Англии Непее нанять там разного рода специалистов, что Непея и сделал. В конце же царствования Ивана о приглашении в Россию «мастеровых людей» вёл переговоры с английским послом Боусом думный дьяк Андрей Щелкалов.

И если бы европейское знание соединилось в эпоху Грозного с государственными возможностями русского царя, с энергией и средствами купцов и промышленников типа Строгановых, со сметливостью пушечного мастера Андрея Чохова и готовностью работать простых русских Иванов, то…

То Русь могла выйти на такой уровень развития и мощи, который коренным образом менял бы ход мировой истории. Но он менялся бы тогда в сторону, нежелательную для пап Григория № такой-то и Сикста № такой-то, австрийских Габсбургов и ливонских епископов, германских и итальянских банкиров, ганзейских купцов и польских магнатов.

Могли ли они позволить истории людей пойти по такому пути?

Они и не позволили.

Кто-то из них действовал сознательно, кто-то – инстинктивно, но все они действовали в одном направлении и с одной целью – не пустить Россию в Европу, а оставить её в том невежестве, которое стало русской платой за европейское знание и культуру.

Вот что надо понимать нам, анализируя ход и итоги Ливонской войны Ивана Грозного. Ливонская война не была в итоге удачной лично для него, однако её геополитическая необходимость для России была вне сомнений.

В прямой связи с выше сказанным находится и ещё один аспект той эпохи, и тоже практически никогда в России не оценивавшийся по его значению. Ранее о нём уже было сказано, но – вскользь, а он заслуживает того, чтобы остановиться на нём дополнительно. Речь – о той психологической войне, которую Запад организовал против России с началом Ливонской войны.

Современный автор исследования об Иване Грозном профессор Мюнстерского университета Франк Кемпфер пишет, что «ужас разорения» вызвал в Ливонии и Германской империи «волну прокламаций», в которых «зверства московитов» изображались в тех же красках, что и «зверства турок». В Европе издавались памфлеты, иллюстрированные брошюры, листовки – «летучие листки», где русский царь и русская политика получали самые чёрные оценки, что было и понятно – Ливонская война на первых порах шла для России успешно, и надо было сплотить общественное европейское мнение вокруг идеи ограждения «цивилизации» от нашествия «большевист…» – пардон, «московитских орд».

За пропагандой должны были последовать уже действия.

С введением «опричнины» анти-ивановская пропагандистская кампания усилилась, причём прежде всего в Германии. Ливонский орден был отделом Немецкого ордена, а немецкая или германизированная элита Ливонии ощущала себя на переднем крае противостояния с Москвой, да так оно и было. Если мы посмотрим на европейские источники сведений об эпохе Ивана Грозного, то обнаружим пестрящие немецкие имена: Штаден, Шлихтинг, Герберштейн, Таубе, Краузе, Буссов… И все они густо перемежают фактические данные с вымыслами, намеренной ложью или сконструированными ситуациями.

Так, например, упоминавшийся ранее померанский дворянин Шлихтинг, бежавший из войск Ивана IV в Литву, в первом своём сочинении «Новости из Московии, сообщённые дворянином А. Ш. о жизни и тирании государя Ивана» передаёт разговор Ивана с дьяком Висковатым в следующих выражениях…

Висковатый вначале якобы просил Ивана не проливать столько крови, а особенно же – «не истреблять своего боярства», а далее предлагал царю «подумать о том, с кем же он будет впредь не то что воевать, но и жить, если он казнил столько храбрых людей»…

Грозный же якобы ответствовал: «Я вас ещё не истребил, а едва только начну, постараюсь всех вас искоренить, чтобы и памяти вашей не осталось»… (Заметим в скобках, что реальный Грозный чаще всего поступал с детьми опальных наоборот – если те не были на подозрении, как отцы).

Затем – в передаче Шлихтинга – Иван заявил: «Надеюсь, что смогу это сделать, а если дело дойдёт до крайности, и Бог меня накажет, и я буду принуждён упасть ниц перед моим врагом, то я скорее уступил бы ему в чём-либо великом, лишь бы не стать посмешищем для вас, моих холопов»…

Последнее заявление тоже никак не могло принадлежать Ивану – в психологическом плане он мыслил и действовал прямо противоположно.

Руслан же Скрынников, приводя эти пассажи, с простодушием подлинного историка, верящего лишь «документу» (а как не верить Шлихтингу если его записки современны эпохе Грозного!), комментирует их так: «Диалог передан Шлихтингом в “Новостях”, отличающихся значительно более высокой степенью достоверности, нежели написанные позже “Сказания”. Речь царя весьма точно выражала непомерную гордыню. С точки зрения стилистической она весьма близка к подлинным произведениям и письмам Грозного».

Похоже, Скрынников даже не дал себе труда задуматься – мог ли Шлихтинг быть свидетелем такого диалога и почему речи Грозного у Шлихтинга стилистически так близки к подлинным произведениям и письмам Грозного? А ведь здесь налицо просто перевранное использование Шлихтингом, как предшественником Геббельса, послания Грозного к Курбскому.

Полное название упоминаемых Скрынниковым «Сказаний» – «Краткое сказание о характере и жестоком правлении Московского тирана Васильевича». И само название указывает на подлинную суть творения Шлихтинга – это не историческая хроника, а злободневный политический пасквиль, из которого если и можно извлекать крупицы исторической истины, то лишь по методу Петуха из басни Крылова, искавшего жемчужное зерно в навозной куче.

Ярославский историк Илья Горшков избравший темой своей диссертации как раз особу Шлихтинга, утверждает, что нет снований для предположений, что иностранцы вообще, и Шлихтинг в частности, сознательно искажали историческую действительность. При этом сам же Горшков сообщает, что Шлихтинг, находясь в Москве, «сотрудничал с разведывательной службой Польско-Литовского государства, сообщая “послам и гонцам” польского короля “верные сведения о делах неприятельских”…». Разведывательные данные Шлихтинг поставлял своим шефам, надо полагать, достоверные. Но публичные-то сочинения Шлихтинга имели другую задачу – дезинформации европейского общественного мнения относительно ситуации в России.

И один ли Шлихитнг этим занимался?

Мы без сомнений верим тому, что Иван Грозный убил своего сына – ведь даже великий Репин запечатлел в своём выдающемся полотне этот момент русской истории…