Владимир Поликарпов - Русская военно-промышленная политика. 1914—1917. Государственные задачи и частные интересы.

Однако отмечается также, что в последние годы своего существования царизм «производил захват частных имуществ, экспроприацию предприятий и хозяйств, принадлежавших германским и еврейским подданным». Да и все в целом «здание капиталистической собственности, — по оценке П. Гэтрелла, — испытывало неустойчивость»; «задолго до большевистской революции русские предприниматели столкнулись с покушениями на их экономические позиции… со стороны царского государства и образованного общества» {733} 733 Gatrell P. Russia's First World War. A Social and Economic History. Edinburgh Gate, 2005. P. 109, 238, 127. .

Таким образом, наблюдается стремление показать дореволюционную власть как крепнущий оплот священного права собственности, но эта тенденция противоречиво сочетается с признанием непоследовательности правительственного курса в отношении как самого права собственности, так и собственников, разделяемых по сословным, вероисповедным и национальным признакам {734} 734 См. Литуев В.Н. Земельная собственность как дворянская монополия в капиталистической России. М., 1997. С. 58, 60, 135, 209, 219. Ср.: С. 55, 57, 59, 60, 62. См. также: Поткана И.В.: 1) Законодательное регулирование предпринимательской деятельности в России // История предпринимательства в России. Кн. 2. М., 2000. С. 27–28; 2) Правовое регулирование предпринимательской деятельности в России. М., 2009. С. 53, 62, 63, 65. . [192] В литературе встречаются и утверждения, что «с крестьян были сняты ограничения на право распоряжения надельными землями», отменен «запрет на продажу наделов другим сословиям» (Поткина И.В. Законодательство Российской империи: регулирование права собственности и имущественных отношений // Собственность в XX столетии. М, 2001. С. 836. Ср.: Тютрюмов И.М. Общее положение о крестьянах. Пг., 1915. С. 318. П. 8). Это устойчивое разногласие в литературе делает необходимой постановку вопроса о разрушении отношений собственности [193] Термин не нов: о «легкомысленной готовности государства задним числом разрушать собственность» пишет Ст. Уильяме (Уильямс Ст. Либеральная реформа при нелиберальном режиме. Создание частной собственности в России в 1906–1915 гг. М., 2009. С. 94). В работе Уильямса имеются разделы: «Ущербность новых прав собственности», «Попрание новых прав собственности». как особом направлении государственной политики на закате царизма.

Существование разрядов неполноценных собственников (надельные крестьяне, евреи, поляки, заводчики-посессионеры) принадлежало к числу основополагающих начал в пореформенных порядках. Самодержавие оберегало устойчивость сословных перегородок, защищая их от попыток, предпринимаемых либерально настроенными общественными и государственными деятелями, привести права к единому знаменателю. Одновременно набирало силу стремление власти изменить и эти порядки, делая собственность все более открытой для перекройки по усмотрению правительства.

Основные законы 23 апреля 1906 г. в вопросе о собственности воспроизводили формулировку «Декларации прав человека и гражданина», принятой французским Учредительным собранием в 1789 г. «Так как собственность есть право неприкосновенное и священное, — гласила ст. 17 Декларации, — никто не может быть лишен ее иначе, как в случае установленной законом явной общественной необходимости и при условии справедливого и предварительного возмещения». В Основных законах 1906 г. (гл. 2. ст. 35) от этой формулы были допущены характерные, но, казалось бы, непринципиальные отступления: о лишении собственности говорилось как о «принудительном отчуждении» «недвижимых имуществ» во имя «государственной или общественной пользы», а о возмещении — как о «справедливом и приличном вознаграждении» (не «предварительном»).

Проблема экспроприации частной собственности занимала бюрократическую мысль весь XIX век {735} 735 См.: Венецианов М. Экспроприация с точки зрения гражданского права. Казань, 1891. . Известно о поданном в Негласный комитет в июле 1801 г. проекте манифеста, предназначенного для объявления при коронации Александра I. В нем А. Р. Воронцов предлагал признать юридическое равенство отдельного гражданина и государства при рассмотрении имущественных споров, так чтобы «казна рассматривалась как обычная спорящая сторона», без каких-либо преимуществ перед «простым собственником», решая такого рода тяжбы в суде {736} 736 Цит. по: Тимофеев Д. В. Европейские идеи в социально-политическом лексиконе образованного российского подданного первой четверти XIX века. Челябинск, 2011. С. 165, 169. . Однако манифест, хотя и одобренный императором, издан не был. Наоборот, 24 октября 1813 г. появился указ «О правилах конфискации имений и управления оными», устанавливавший, что отбираемое имущество либо переходит в казенную собственность, либо может быть сдано в аренду или в «частное управление». На практике подобная репрессия допускалась как по политическим основаниям, так и в случае неисполнения частными лицами своих обязанностей по условиям договора с казной о выполнении тех или иных работ или поставок {737} 737 Там же. С. 385–388. . [194] Изданным еще в 1740 г. указом (ПСЗ № 8176) «О фабрикантах, кои будут содержать фабрики свои непорядком» предусматривались как раз такие случаи (Курицын И.С. К истории мануфактурного производства в XVIII в. // Труды Государственного Исторического музея. М., 1941. Вып. 14. С. 139).

Идея вооружить власть «правилами для отобрания частной собственности в пользу общественной» была выдвинута в новосильцевском проекте «Государственной уставной грамоты», но вызывала разногласия. В 1821 г. такие столпы просвещенной высшей администрации, как члены Комиссии сочинения законов Н.С. Мордвинов и А.С. Шишков, выступили против самой мысли о допустимости «прикосновения со стороны правительства к частной собственности»; может показаться, что они, эти приобщившиеся к европейским идеям, но с «ветхим, едва ли не боярским, нутром» сановники {738} 738 Ковальчук М.А., Тесля А.А. Земельная собственность в России. Хабаровск, 2004. С. 132. , занимали более радикальную позицию, чем авторы Декларации 1789 г. «Сколько бы исключительное владение каким-либо имением ни оказывалось противным общему благу, не можно для сего его взять в общее употребление… — писал Мордвинов, — ибо никогда общее благо не зиждется на частном разорении» {739} 739 Цит. по: Иконников В. Граф Н.С. Мордвинов. СПб., 1873. С. 39. .

Но все выглядит иначе и становится на свое место, «если рассуждать по одному только отношению к самодержавной власти»: воля самодержца выше всякой законности, писал Мордвинов, так что никаких правил не требуется; для самодержавной власти «нет законов и правил, писанных на хартиях тленных»; и без всяких правил «деяния оной власти всегда будут благотворны». Он соглашался в этом с Шишковым, который признавал «противными между собой» самодержавие и «непоколебимость собственности», но и «несогласие» между этими двумя «законами» считал «невозможным делом». Шишков предрекал, что если появятся какие-либо правила, то это породит «великие несправедливости», связанные с установлением способов оценки отбираемого имущества, и к тому же сузится круг мыслимых предлогов для отъема, подходящих под титул «общей пользы». Если же не связывать себя писаными правилами, то «предлоги сии к поколебанию собственности от часу более могут умножаться». «Доселе не было у нас закона оценки», — писал Шишков. Самодержавная воля «была единственный судия… лучших сего правил придумать невозможно». Как бы ни сопротивлялся собственник отобранию, верховная власть «имеет тысячи средств преклонить его к добровольному на то согласию», и он уступит ей свою собственность «непринужденно» {740} 740 Там же; Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1858. Кн. 4. Отд. 5. Смесь. С. 133–138; Минаков А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX в. Воронеж, 2011. С. 423–424. .