Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб. Служу Родине!

Он перешел со мной на «ты» и несколько дней терпеливо учил меня.

Я впервые начал серьезно, систематически читать книги по списку, который мне дал библиотекарь. Внимательно следил за газетами, журналами. Часто ходил на консультации к библиотекарю. Он меня встречал дружески:

– Ну, как дела? Что читаешь? Пришли ли новые книги, журналы?

Прежде чем выдавать новые книги, я их прочитывал сам. Не отрываясь, залпом прочитал только что изданную тогда «Как закалялась сталь». Книга глубоко взволновала меня, я долго жил под ее впечатлением. Павел Корчагин стал моим любимым героем. Много раз я перечитывал замечательную книгу Николая Островского, и она помогала мне работать над собой.

Очень понравилась мне «Занимательная физика», увлекали научно-популярные журналы. Все больше и больше интересовался техникой.

Я был так занят работой и учебой, что часто оставался ночевать в канцелярии; спал на столе, подложив под голову несколько книг.

Иногда ребята помогали мне разбирать книги и, зачитавшись, тоже оставались до ночи в библиотеке.

Испытательный срок прошел, и меня зачислили приказом на должность библиотекаря. Радостно и гордо нес я домой после первой получки гостинцы – буханку белого хлеба и конфеты.

Работа в библиотеке дала мне много. Я полюбил мир книг, газет, журналов. Они стали моими настоящими друзьями, вооружали меня знаниями. Передо мной все шире и шире открывалась величественная картина строительства в нашей стране.

Незабываемое впечатление произвела на меня историческая речь товарища Сталина на выпуске академиков Красной Армии, слова вождя о том, что «техника во главе с людьми, овладевшими техникой, может и должна дать чудеса». Сталинский призыв усилил мое желание заняться изучением техники.

Помню и то, как я был поражен и заинтересован рекордом Алексея Стаханова. Сто две тонны угля вместо семи по норме за смену! Дня через три парторг шахты Дюканов вырубил за шесть часов сто пятнадцать тонн. А еще через несколько дней Стаханов вырубил двести двадцать семь тонн. В газетах замелькали фамилии героев труда, последователей Стаханова. У нас в обиходе появилось новое слово – «стахановец». Возникло могучее патриотическое движение стахановцев.

В те дни я узнал, что в техникум принимают с шестнадцати лет. И решил, не заканчивая школы, подготовиться к экзаменам в педагогический рабфак или химический техникум. Какую же специальность избрать? Я не мог принять твердое решение: меня увлекала техника, но в то же время хотелось учиться рисовать, заняться педагогикой – все казалось мне интересным.

– Пошли заявление в техникум, где на художников учатся, – советовал отец.

И я послал заявление… прямо в Академию художеств, в Ленинград. Через несколько дней из Ленинграда пришел ответ. Мне сообщили условия приема на подготовительные курсы. Условия оказались трудными. Да и ехать в Ленинград было далеко. Само слово «академия» казалось каким-то строгим, значительным, и робость охватила меня.

Вечером мы держали совет с отцом. «Стар стал отец», – думал я, поглядывая на его усталое лицо. Он долго молчал, а потом сказал:

– Я, Ваня, думаю: дюже далеко ехать и расход большой. Я болею. Мать тоже. Куда от нас, стариков, поедешь? Что делать, сынку… – И добавил: – Ты еще молод, и рисование не уйдет от тебя. Изучи пока ремесло.

Я знал: отцу самому жаль, что я не поеду учиться в Ленинград, и настаивать не стал. Но ответил решительно:

– Нет, папаша, я буду здесь сдавать экзамены в педагогический рабфак или химический техникум. Не зря же готовился!

Отец подумал и согласился:

– Это дело другое. Попытай.

Я сдавал экзамены одновременно в рабфак и в химический техникум. Все испытания выдержал. Куда же пойти учиться? Техникум готовил производственников. Значит, в будущем меня ждет работа на производстве, на строительстве. Именно этого мне так и хотелось, видимо, под воздействием того подъема, с каким осваивалась техника во всех уголках страны. И отец твердил: «Поступай в техникум. Изучишь ремесло – от завода не оторвешься». Мой выбор остановился на техникуме. И осенью 1936 года я был туда зачислен.

С первых же дней ученья в техникуме я увидел, что заниматься надо много и упорно. На дорогу домой, в деревню, уходило немало времени, и я решил переселиться в общежитие. Отец согласился на это сразу, а мать плакала, когда я уходил с котомкой из дому.

– Что ты, мамо, я ведь не в Ленинград! Буду на выходной день домой приходить.

Но мне казалось, что я отправляюсь куда-то далеко.

Мать смотрела мне вслед пригорюнившись. Я оборачивался, махал рукой, пока не повернул за угол.

Неделя прошла быстро. Перед выходным сразу после занятий пошел домой. Соскучился по матери и беспокоился о ней: в последнее время она все чаще хворала. Казалось, никогда не пройду семь километров до села.

У дверей меня ждал отец:

– Плохо матери, Иван. Надо уговорить ее поехать в больницу.

Я бросился в хату.

Мать лежала. Я сел рядом и стал ее уговаривать лечь в больницу, но она и слушать не хотела:

– Всё життя маюсь. Краще умру, а з дому никуди не пийду.

Ее упорство было мне непонятно. Ни уговоры, ни просьбы не помогали.

На следующий день мать почувствовала себя лучше. Зная, как я не люблю пропускать занятия, она под вечер сказала:

– Иди, сынок, дотемна. У меня все пройшло.

Я ушел из дому поздно вечером.

В общежитии еще долго сидел за книгами, но сосредоточиться было трудно. Упрекал себя, что не заставил мать поехать в больницу.

Рано утром меня разбудил брат Яша. Я вскочил и не мог понять, зачем он здесь. Он молчал. Я посмотрел ему в лицо и увидел слезы на глазах.

Я сразу понял.

– Мамо?..

Он кивнул головой.

Как я пришел домой – не помню.

В хате было полно народу. Отец стоял, закрыв лицо руками. Плечи у него вздрагивали. Плач, причитания. Я убежал на погреб, бросился на землю и долго пролежал там в оцепенении, без слез. А утром после похорон ушел в Шостку.

Несколько недель я не ходил в деревню: дом опустел для меня, хотя там оставались отец, сестра и братья.

Целыми днями, а перед зачетами и ночами я сидел за книгами. Времени для спорта оставалось мало, но я все же занимался им ежедневно: тренировался на турнике и с гирей.

Меня приняли в команду футболистов. В сухие осенние дни после лекций мы гоняли мяч на лужайке за техникумом. А потом я опять садился за книги.

…В комнате со мной живут еще трое студентов. Они постарше меня, но мы учимся на одном курсе.

Ребята хорошие, дружные. Они – комсомольцы и отличники учебы.

Особенно мне нравится староста нашей комнаты – Тихон. Я ему во многом подражаю. Он удивительно трудолюбив и может заниматься при любом шуме. Упрется локтями о стол, зажмет уши ладонями и читает. При этом выпивает огромное количество чаю. Ребята его уважают, но подшутить над ним любят.