Булач Гаджиев - Поляки в Дагестане

– Я не знал о намерениях Искандера, – отвечал я. – И если бы знал, то первый пустил бы в него пулю.

Яхъя-Хаджи засмеялся и повел к шатру Шамиля.

Тот был в раздумьях, я приветствовал его, а он меня поздравил с успешным прибытием в отряд.

– Джамалутдин очень хвалил тебя, – добавил имам.

…Я оставался без особых поручений. С позиций Шамиля хорошо посматривалось расположение русских войск.

Ежедневно мюриды имама старались мешать русским войскам. Мы провели ночь у наиба Телетлинского – Кебет Магомы, который размещался в подземной скале.

Я произнес: «Хвала защитникам Салты, история не забудет Ваши подвиги, слава Ваша не будет похоронена под развалинами».

Ночью мы ушли через ущелье. Окружение Салты продолжалось до осени и плохо кончилось бы для русских, если бы после большого штурма, мюриды не оставили бы крепость, покинув ее ночью…»

Прервем течение рассказа Кароля Калиновского в этом месте, чтобы узнать, что же случилось с Эзендой.

Скала Кавалер-батарея, излюбленное место отдыха жителей Темир-Хан-Шуры

«Я вошел к девушке, – сообщает чужеземец, – там все были возбуждены: прибыл жених, злой, неприветливый, вел себя как дома. Семья Эзенды решила развязать узел, отказаться от обета, данного родителями.

Это мог разрешить только Шамиль. Был назначен разбор. Перед этим у источника я встретил Эзенду. Эту сцену заметил жених. Шамиль выслушал обе стороны и решил, что обет необходимо выполнить. На что Эзенда ответила, что она не любит жениха. Эта история закончилась тем, что Эзенда три дня не подавала ему еду, да и в постель с ним не легла. Не зная, что делать, жених приложил пистолет к груди Эзенды и выстрелил. Ее похоронили. От Эзенды у меня хранилась белая чалма. Я попрощался с семьей Османа…

Для меня жизнь у Шамиля сделалась бессмысленной. Наиб Яхъя-Хаджи, командовавший отрядом, был снят с должности. Его место занял Алимухаммед, грузинского происхождения, жестокий человек и черный как негр.

Его глаза были налиты кровью, грубый и жестокий человек. Солдаты убегали от Шамиля, прячась в горах. Когда вылавливали, то гибли жестокой смертью. Я чувствовал отвращение к Алимухаммеду, а так как я имел авторитет у Шамиля, то он не мог замахнуться на меня.

Вечерами я тайком посещал могилу Эзенды.

Весной 1848 года Шамиль собрал съезд в Олтури, на котором имам поднимал вопросы о наследовании власти сыном Казимагомедом. Вскоре русские войска снова подошли к Гергебилю с большими силами и после осады сумели захватить его. Шамиль остался недоволен, так как рядом находился аул Кикуни, охранявший вход вовнутрь его государства.

По возвращении домой Шамиля ждало утешение: Шуанет родила сына. По этому поводу имам освободил всех невольников и невольниц, и разрешил им жить в любом уголке его владений.

Я решился просить, чтобы освободили и меня. Пошел к наибу, чтобы тот замолвил за меня доброе слово Шамилю. Имам согласился и дал мне бумагу с печатью – документ. Поцеловав его руку, я попрощался со всеми. Пахрутдин обнял меня и заплакал, шептал что-то о смерти Эзенды. Шамиль дал указание, чтобы определили, где я хочу жить.

Я ответил: «Хочу жить в Большой Чечне, а если не понравится – в Тавлине».

…Вообще народ здесь почти не болеет, кроме малярии. Медики, кроме ран, ничего не лечат. Фабрик нет.

Я двинулся в Большую Чечню по неизвестному пути. Перед уходом из Ведено поплакал над могилой Эзенды и все оборачивался на саклю Османа.

В 7 км находился аул Гуни, где жил пленный солдат, известный с хорошей стороны. Я хотел, чтобы он проводил меня, но он оказался в лесу на заготовке дров. Тропа почти исчезла, я двинулся в Большую Чечню на общем лазаре, где могли попасться много медведей, лисиц и зайцев. Плохо было с питанием. Начал молиться. Вокруг собрались горцы, и, когда я закончил молитву, передо мной появилась еда.

Пошел дальше, до аула Ашерушки, где жил знакомый пленный солдат-поляк. Два мальчика показали мне дорогу в аул, где жила семья моего соотечественника. Дали постель, обещали указать дорогу. Солдат-поляк у Шамиля выделывал кожу. Раз по недосмотру подпалили кожу. Когда обнаружилась порча, его избили. Еле остался в живых.

На второй день он провожал меня через горы и лес.

В полдень я увидел широкую долину Большой Чечни. Глаза заполнились слезами. В ауле Шарзенкошур жил богатый купец, приятель Шамиля. Его сын был в его роде с Павловым, чтобы освободить офицеров, попавших в плен в 1843 году. Купец знал меня, принял хорошо. Предлагал остаться, поблагодарив, я отказался – место слишком далекое от русских владений.

Дальше находился Закан-юрт, где наибом служил Гиеха. У него я должен был зарегистрироваться…

Под вечер прошли долину Большой Чечни в направлении Умахан-юрта. Пришли в аул Ценикотар. У моего приятеля было много народу. Здесь я узнал, что в лесу убиты два солдата-бондаря. Следовало их похоронить. Я участвовал в этом деле.

На следующее утро вдоль Качкалинского хребта по-над речкой Мичик двинулся дальше. Вечером прошел долину Герменчик… до мичинских аулов, где в Большом Ордели я получил ночлег. Выбрал себе хозяина, под покровительством которого должен был жить. В Ордели я в свое время попал в плен. Теперь я был похож на горца, меня не могли отличить от сородичей. Вскоре своим поведением заслужил уважение жителей. Мои рассказы о европейских обычаях вызывали интерес. Да и молодежь удивлялась. Задавали вопросы и женщины, и девушки.

Осенью я бывал на их играх. Никто мне неприличное не говорил. Мой хозяин был молод, один из барсов – джигитов. И я его выбрал, т. к. он был популярен. Младшего брата звали Дударка, 18-летнюю сестру – Зельбике, а 12-летнюю – Эльбике. Меня приняли как брата. Девушек называл сестрами. Здесь и нашел меня Мустафа, брат Эзенды, и хорошо отзывался им обо мне. Я посетил с ним Османа, в Османюрте над рекою Гумен. Старик обнял меня и заплакал. Мы помолчали, вспоминая Эзенду. Осман расспрашивал о житье-бытье и о дальнейших моих намерениях, приглашал в гости.

У его дяди Тарама находились пленные офицеры. Я пошел к Тараму. Он показал мне офицера генштаба Клингера, находившегося в кандалах.

Тарам предложил, чтобы я поговорил с офицером, та как тот в последнее время молчал. Я узнал, что Клингер ослаб и, что со здоровьем у него плохо. Сказал об этом Тараму. Не успел я покинуть аул, тот уже послал в Грозный условия выкупа и сам перепроводил пленного. Сегодня Клингер полковник, командует стрелками, здоров, а от аула, где жил Тарам, и следа не осталось.

Я думал о побеге, разговаривал с живущими свободно людьми, совершавшими налеты за Терек, под Кизляр с целью грабежа. Они переплывали на бурдюках, прятались в камышах, а ночью похищали лошадей, скот, людей. Захватывали на дорогах почту. Если нападавших обнаруживали, они бросали добычу, а сами хоронились в камышах.