Константин Деревянко - На трудных дорогах войны. В борьбе за Севастополь и Кавказ

Через полчаса мы в селе Айбары. И какая удача! В одной из хат – сам командующий Приморской армии генерал-майор И.Е. Петров и с ним опергруппа во главе с начальником оперотдела штарма полковником Н.И. Крыловым; начштаба армии генерал-майор Г.Д. Шишенин в отступавших с боями частях на правом фланге армии приводит их в порядок, помогает им более организованно отходить; Петров в походной шинели и сейчас выезжает на левый, очень сейчас опасный фланг, укрепить там порядок, организовать отступление – ведь это самый сложный вид боевых действий пехоты.

Мне поначалу показалось, что мы давно не виделись с Петровым и Крыловым, а на самом деле расстались всего одиннадцать дней тому назад на Платоновском молу Одесского порта. Такое, видно, бывает с людьми, сроднившимися в тяжкой обстановке. Действительно, завершая эвакуацию Приморской армии, мы в 3.45 16 октября с командиром Одесской базы проводили их на катере-охотнике в Севастополь. Мы расстались, как боевые друзья. И хотя в обороне Одессы часто возникали сложности в согласовании совместных усилий на стыке суши и моря, между нами никогда не возникали конфликтные ситуации, разногласия мы разрешали к общему удовлетворению, но в интересах дела. Наша дружба была спаяна общими целями борьбы со злейшим врагом – фашизмом. И в будущем Маршал Советского Союза запишет в своих мемуарах «Огненный бастион» (с. 116): «В Одессе отношения со штабистами-моряками были как-то ближе и теплее – такие как здесь (в Севастополе) с Моргуновым и Кабалюком… и все, что целесообразно делать сообща, так и делаем». Спасибо Николаю Ивановичу за добрые, братские слова.

А сейчас Петров и Крылов очень озабочены, и их надо было уметь понять – их армия и сами они в кризисном положении. И несмотря на это, Иван Ефимович Петров, обладавший чудовищной выдержкой, занятый сложными боевыми делами, от которых, казалось, кругом идет голова, встретил меня радушно. И вот сколько я с ним ни общался – в Одессе, здесь, в крымских степях, а в будущем на Керченской переправе, – я никогда не испытывал с его стороны намерения показать свое преимущество и тем более превосходство, разницу в звании и служебном положении. И это-то при его далеко не простом, точнее, весьма сложном характере, с которым могли уживаться только такие, как Н.И. Крылов с его человеческими добродетелями. Петрову были чужды высокомерие, чванство, недоступность. Не в его характере нагромождать подобные несуразности, усложняющие жизнь и без того, особенно в войну, заполненную всякими злыднями, трудностями, неудачами, горестями, которых почему-то всегда оказывалось больше, чем радостей и веселья. Петров не увеличивал дистанцию между собой и людьми, а наоборот, с большим искусством сокращал ее всем своим обликом, существом, поведением, словом и тоном разговора. Вот он и сейчас верен себе:

– Здравствуй, Деревянко! Какими ветрами, какая великая нужда привела тебя сюда к нам в такой тяжкий час?

Я доложил о задании.

– Вы там, в Севастополе, наверно, клянете нас, армейцев, за неустойку. Конечно, я понимаю, у моряков могут возникнуть законные претензии к нам. Вы, моряки, так старательно и в целости доставили нашу армию из Одессы, а мы вроде бы не оправдали ваших надежд удержать Крым – вашу главную базу флота. Все это выглядит почти что так, но и не совсем так. Посмотри на карту, изучи, запиши и доложи там у себя, как бы из первоисточника. Наша армия уже ничем не могла помочь армии Батова, ее боевые порядки на ишуньских позициях к нашему подходу 23 октября уже были смяты, и мы 24 октября вели встречные бои с противником, вырывавшимся на крымские просторы. У Ишуня и на реке Чатырлык не были оборудованы позиции. И, вообще, Ишунь намного труднее удержать, чем Перекопский вал. Там надо было лучше готовиться к боям. По общепринятым во всех армиях нормам оперативных плотностей там нужно было ожидать наступление одновременно трех дивизий противника в первом эшелоне. У нас против них была выставлена только одна дивизия, она и не выдержала натиска пятикратно превосходящего врага. А там напрашивалось выставить сразу три дивизии. Да и управлять боями на Перекопе надо было самому командарму, а не с помощью излишней инстанции, какой явилась должность командующего группой войск, она не справилась с грозными событиями на Перекопе. И КП командарма из Симферополя (за 120 км от фронта) надлежало перевести ближе к передовой, ибо в такой опасной ситуации надо быть ближе к войскам, как сейчас практикуется, чтобы оперативно влиять на быстрые изменения обстановки.

Видно, накипело на сердце у Петрова, и, будучи эмоциональным, нетерпимым к непорядкам, он не стеснялся в выражениях. Да и его критика справедливая, и его можно было понять. Петров рвался к Перекопу еще с Одессы, помочь 51-й армии устоять, думал, что здесь продержится до прихода Приморской армии, как приказывала Ставка своей директивой от 30 сентября. А теперь из-за неустойки крымских войск он со своей армией попал в опасное положение преследуемого врагом – тут не только будешь критиковать, но и зачертыхаешься в адрес соседа. Было за что крепко ругать. Ведь считай: Крым потерян.

Петров приказал Крылову нанести на мою карту схему боев Приморской армии у ишуньских позиций и положение дивизий сейчас, для информации командования флотом, а мне сказал, чтобы я доложил о его намерении отводить армию к Севастополю любыми путями, может, даже придется кружным, так как противник, охвативший сейчас наш левый фланг, может перехватить прямые пути. Отдал приказание Крылову готовить КП армии к переводу в Сарабуз и сообщил ему, что выезжает в 25-ю Чапаевскую дивизию, помочь ее командиру (своему преемнику) генерал-майору Т.К. Коломийцу оторваться от противника и в порядке отходить – ведь дивизия сейчас в самом отчаянном положении, ей грозит отсечение и окружение, на нее противник навалился с фронта, обошел слева и справа норовит тоже.

Вот в этом весь И.Е. Петров. Он не просто любил и стремился быть в войсках, а именно в тех частях и соединениях, которые попадали в кризисную ситуацию. И пусть Иван Ефимович грешил преувеличением своей незаменимости. Но он не отсиживался на КП в опасные моменты для его войск, а бросался на острие атак, постоянно рискуя жизнью. Ведь я видел в боях под Одессой машину-пикап Петрова, изрешеченную пулями и осколками от снарядов и мин. Стоя на подножке этой машины, комдив-25 генерал Петров разъезжал вдоль первых позиций, оценивая положение, отдавая приказания, воодушевлял воинов и показывая делом, как надо стоять насмерть. Возможно, он считал, что только его присутствие в войсках спасло положение, отвело опасность, грозившую гибелью его воинов. Пусть будет и это так. Но тут большая ставка – цена жизни. И он не задумываясь отдавал ее во имя победы Родины. Это величайшие добродетели военачальника, высоко ценимые всегда, и тем более в то страшное время, когда стоял вопрос: быть или не быть нашей Родине!