Евгений Ежуков - Пограничная стража России от Святого Владимира до Николая II

Утро 31 октября 1505 года застало нового московского государя Василия III в глубоком раздумье. Лишь вчера в каменной церкви Михаила Архангела он похоронил своего отца Ивана III и теперь остался один у руля огромной страны. Правда, в последние пять лет из-за болезни отца державой фактически правил он, Василий, всегда ощущая отцову поддержку, его твердую волю и зная, что в трудную минуту великий князь Московский, искушенный в государственных делах, поможет ему найти верное решение. Рядом находилась и мать – Софья Палеолог, многоопытная женщина, хорошо знавшая жизнь, людей, воплотившая, казалось, в себе все древние традиции византийского двора. Теперь все изменилось. Родители ушли из жизни, боярская дума слишком цепко держалась за удельную «старину», а родные братья тоже вряд ли заинтересованы в усилении власти великого князя… Так что надеяться не на кого, рассчитывать следовало только на себя, свои силы.

Тревожили нового царя и государственные границы. Все они были неспокойны и требовали постоянной вооруженной защиты. Хотя польско-литовское государство и потерпело ряд поражений в войнах с Русью и турками, оно продолжало удерживать исконно русские земли и угрожать новыми военными вторжениями. На русско-литовской границе не прекращались вооруженные стычки, грабежи и разбои. Кроме того, в Литве продолжались преследования русских людей по религиозному признаку. Православных христиан, отказывавшихся принять католичество, лишали гражданских прав и права государственной службы. Их считали язычниками, лишенными божественной благодати, и принуждали к новому крещению. Все это создавало политические условия, требовавшие вмешательства Москвы.

Василий III знал, что на южных и юго-восточных границах десятилетиями шла непрерывная, тяжелая, изнурительная борьба с татарскими ханствами, жившими грабежом и разбоем. Он видел крушение Большой Орды, от власти которой освободился еще его отец, Иван III. Дань Орде перестали платить с 1480 года, а в 1502 году она распалась.

«Конечно, – размышлял князь, – Казанское ханство, Крымское и Ногайская орда, кочевавшая между Доном и Волгой, слабы, и тягаться им с могучей, все набиравшей мощь Русью уже не по силам, но беды принести могли они много. Самые опасные соседи – крымчаки. Далеко отделены они от московских владений пустынной степью и поэтому недоступны для нападения тяжеловесной и малоподвижной рати москвичей. Иное дело – легкая конница крымчаков. Каждый всадник имеет запасных коней; в походе кони питаются травой, а всадники – конским мясом и кобыльим молоком. Быстро и стремительно врываются они в русские земли и столь же быстро исчезают, увозя с собой множество «полона» – мужчин, женщин, детей. В Кафе – Феодосии – у них невольничий рынок, где несчастных пленников грузят на корабли и развозят на продажу».

Василий знал, что его отец очень заботился о «береговой службе». Ежегодно посылал он на пограничный берег Оки несколько десятков тысяч воинов во главе с опытными воеводами, где они поджидали все лето до глубокой осени, «пока снега землю не укинут», татарских гостей. А на юг, до самого Дикого поля, высылал он сторожевые посты, «притоны» и разъезды, «станицы» конных ратников – сильных, смелых и отважных воинов. Это были «дети боярские» и служилые «городовые» казаки. Зорко всматривались они в беспредельные южные степи, чтобы неприятели «на государевы украйны войной безвестно не приходили».

Василий сам видел, как несли ратники эту опасную службу. В степях растут огромные дубы, с высоты которых можно было видеть все далеко вокруг. Сидит порубежник на высоком дереве и высматривает, не скачет ли вдалеке чамбул – конный татарский отряд. Кругом ни души, только волнуется серый ковыль да шумные вихри проносятся мимо, обдувая свежим дыханием разгоряченные, загорелые и обветренные лица пограничных сторожей. Внизу, под деревом, в полной готовности сидит второй ратник и держит оседланными двух коней. Как только в степи поднимается пыль от копыт татарских коней, сторож на дереве зажигает факел, быстро спускается на землю и вместе со своим товарищем скачет к ближайшему гарнизону. Татары, заметив огонь, пытаются догнать ратников. Бешено мчатся кони по безлюдной степи, поднимая за собой рыжие шлейфы пыли и распугивая степных обитателей – сурков, лисиц, зайцев. Крепко вцепившись в конские гривы и пригнувшись к луке седла, скачут отчаянные порубежники. Они надеются только на своих быстроногих коней да на свою силу, ловкость и смекалку; иначе не избежать им удара кривой татарской сабли…

В гарнизонах, увидев вспышки факела и скакавших всадников, поднимают тревогу, отряжают гонцов в другие города и в Москву, собирают войска. Хищные кочевники растекаются по русским селам и деревням, хватают пленных и начинают отход. Русские на своих свежих конях их преследуют, рубят, давят, освобождают пленных и отпускают по домам. И это повторялось ежегодно, по многу раз. Тяжких усилий требовала эта борьба от народа и государства, но жертвы были не напрасны. Непрошеным гостям все чаще приходилось уходить к своим кочевьям с пустыми руками. «Но когда же закончится это несчастье для Руси?» – думал Василий.

Он не знал, да и не мог знать, что еще двести лет потребуется России, чтобы оттеснить кочевников от своих границ и выйти на безопасные рубежи. Двести лет тяжелой, изнуряющей борьбы… И как нужно беречь и любить Россию сегодня, чтобы многовековой ратный подвиг русского народа, понесшего в ходе этой борьбы неслыханные лишения и страдания, не остался втуне, не подвергался забвению, а был по достоинству оценен потомками! Кто расскажет сегодня покоренной западной «культурой» молодежи, что у нас есть собственная гордость, которая не оценивается ни долларами, ни марками, ни фунтами стерлингов? Кто сможет сплотить русский народ на идеях патриотизма, любви, сострадания ближнему, а не на бесконечной погоне за все ускользающим «золотым тельцом»? Наверное, это может сделать только сам народ, каждый из нас. Я говорю о русском народе, потому что только ему одному принадлежит честь создания России и только он способен сегодня вновь возродить ее…

Душа Василия III горела желанием продолжить дело отца, закончить объединение Руси, сделать ее сильной и могучей. Вероятно, отсюда проистекали его твердость, неуступчивость, упорство, а иногда и жестокость. И тогда, в сырое осеннее утро 1505 года, он напряженно думал о том, как править страной, как добиться целей, поставленных еще его отцом, Иваном III?

Потомки оценили Василия III не очень лестно – посчитали его чересчур жестоким, хитрым, упрямым, расчетливым и эгоистичным, отдав, впрочем, должное его неустанной борьбе за единение Руси, назвав «последним собирателем Русской земли». Может быть, оно и так, если взвесить его дела на современных весах и измерить мерками сегодняшнего дня… А ведь он жил и правил пять веков назад, когда уровень знаний, обычаи и нравы были совершенно иными.