Диана Солвей - Нуреев: его жизнь

Чтобы попасть в танцевальный класс в воскресенье – единственный день, когда Хамет был дома, – Рудольфу приходилось задействовать всю свою изобретательность. Какие только дела он себе не придумывал, чтобы выскользнуть за порог! И никогда не был уверен, что ему это удастся. А когда мальчик наконец вставал к балетному станку, его возбуждение и беспокойство бросалось в глаза всем ребятам. Со слов одной из одноклассниц, Рудольф «словно бы все время поглядывал, не идет ли отец, чтобы забрать его домой». На все просьбы Разиды разрешить ей посмотреть его занятие Рудольф отвечал, что не танцует на этой неделе. По мнению сестры, брат опасался, как бы она не выдала его родителям, сознавая, «какие проблемы могут за этим последовать». А когда Разида наконец уговорила его разучить с ней матросский танец, Рудольф быстро потерял терпение. «Безнадежно! У тебя ничего не получится», – пренебрежительно заявил он и больше не соглашался учить с ней танцы.

Заряженный фанатичной верой в свои способности, Рудольф продолжал мечтать о карьере на сцене – единственном месте, где он мог свободно и полностью себя выразить. Наслушавшись за несколько лет о балетной школе Северной столицы, он однажды узнал о предстоящем отборе детей со всей Башкирии. Лучших должны были послать в Ленинградское хореографическое училище. Неужели мечта стала сбываться? Мальчик со всех ног помчался домой и принялся упрашивать отца навести справки. «Это лучшая школа в стране!» – твердил он Хамету, но тот посоветовал ему забыть о танце. В конце концов отец все же понял, насколько важно это было для сына, и согласился разузнать, что требовалось для записи в группу. Увы, через несколько дней Рудик узнал, что дети в Ленинград уже уехали, и пришел от этого в «черное отчаяние». Лишь спустя несколько лет он понял, что непомерная гордость не позволила отцу признаться в том, что у него просто не нашлось двухсот рублей, чтобы оплатить билет на поезд из Уфы в Ленинград.

То, что Ленинград – не безнадежно далекая и несбыточная мечта, явилось для Рудольфа чудесным открытием. Мальчик укрепился в своем желании попасть в этот город. Но чем больше возрастала его решимость, тем сильнее препятствовал ему Хамет. Вскоре он вообще запретил сыну танцевать. Давление отца вкупе с непрекращавшимися порками омрачили отроческие годы Рудольфа и выработали в нем стойкое сопротивление любым проявлениям авторитарности, любым поползновениям других людей подчинить себе его волю. А как только мальчик осознал, что никогда не станет тем, кем хотел бы его видеть Хамет, он оставил все попытки угодить отцу, даже в малом.

В школе Рудольф по-прежнему оставался белой вороной. С годами различия между ним и другими мальчишками проявлялись все заметнее. Ребята обзывали его «лягушонком» и «балериной», подтрунивая над особой манерой ходить – специально выворачивая ноги в бедрах наружу. Но и Рудольф с возрастом изменился. Он стал более высокомерным и научился отвечать на их насмешки не слезами, а холодным презрением. Впрочем, от свойственной ему импульсивности мальчик так и не избавился. Это видно из его школьных табелей: в одиннадцать лет он «грубил товарищам, легко выходил из себя». В четырнадцать заслужил характеристику «очень нервного и возбудимого» ученика. «Кричит и дерется с одноклассниками», – записал его учитель в седьмом классе.

Альберт, частый свидетель подобных стычек, всеми силами защищал друга. Но даже он признавал, что Рудик «не всегда бывал прав». Хотя бы в том, что «переоценивал свои физические способности и задирал своих однокашников. За что его и поколачивали».

Другой ребенок постарался бы завоевать расположение одноклассников, возможно, начал бы даже заискивать перед ними – лишь бы стать «своим» в их кругу. Но не таков был Рудольф. Его, похоже, вообще мало заботило, нравился он кому-то или нет. Рудольф «не проявлял особого интереса к другим людям, за исключением своих партнеров по танцам, – вспоминал Альберт. – Он был замкнут только на себе. Его единственным устремлением было учиться балету. И он довольствовался общением всего с несколькими людьми: Анной Удальцовой, Еленой Константиновной, Ириной Александровной и мной». Неразлучные друзья Рудька и Алька по-прежнему вместе ходили в школу, разучивали танцы и играли во дворе. С наступлением весны они сбегали с уроков и доезжали на трамвае до «Левой Белой» – остановки на берегу реки Белой, вода в которой была уже достаточно теплой для купания. Летом они купались, загорали и плавали на лодке по реке Дема возле Дома учителя, нередко задерживаясь там до вечера. Иногда друзья играли в футбол и волейбол с соседскими ребятами – Женей Квашонкиным, Стасиком Енютиным и Маратом Сайдашевым. «Мы всегда держались вместе, но мы вовсе не сторонились других мальчишек, – рассказывал Альберт. – Половина ребят с нашего двора посещали Дворец пионеров, и мы часто ходили туда всей гурьбой». А в тех редких случаях, когда родители давали им деньги, друзья отправлялись прямиком в кинотеатр имени Матросова. Там они смотрели и классические советские фильмы – такие как «Броненосец “Потемкин”» и «Иван Грозный» Сергея Эйзенштейна, – и многие западные киноленты, привезенные из Германии в качестве военных трофеев. В их числе были «Багдадский вор», «Леди Гамильтон», «Мост Ватерлоо» и (их любимые!) серии «Тарзана». Вопящий герой Джонни Вайсмюллера стал еще одним открытием для Рудольфа.

Несмотря на слабый интерес к школьной учебе, Рудольф преуспевал в географии. Он с увлечением разглядывал и изучал карты и получал высокие оценки на уроках за игру «в города». Ученики по очереди называли города, следуя простому правилу: название следующего города должно было начинаться на букву, которой заканчивалось название предыдущего. Неутомимый фантазер Рудольф, сидя на своем наблюдательном пункте над уфимской железнодорожной станцией, мысленно успел побывать во многих дальних краях. И играть «в города» ему было весело и легко.

В школе № 2 ученики изучали также английский язык. Только большинство ребят говорили на нем очень плохо – тридцатилетняя учительница не могла справиться с классом. Высокая, нервная Елена Трошина выросла в Шанхае, училась в Кембридже и по-английски говорила бегло. Но заинтересовать своим предметом учеников она была не в силах. Иногда ребята доводили ее до слез. Математика была единственным школьным предметом, в котором Рудольф проявлял прилежание. Возможно, потому, что преподавал ее строгий директор школы. «Мы всегда старались первыми ответить на его вопросы, ведь за это он ставил отметки», – рассказывал Альберт. По его словам, Рудольф, если бы захотел, мог легко обойти в учебе одноклассников. Знания учащихся оценивались по пятибалльной системе, и наивысшей оценкой считалась пятерка. В шестом классе одиннадцатилетний Рудольф учился в среднем «на троечки», хотя по литературе, географии и физике у него были пятерки. Но уже через два года его успеваемость заметно снизилась, а учитель сетовал: «Он же может получать оценки выше троек!»