Диана Солвей - Нуреев: его жизнь

Преподаватели прекрасно понимали причину плохой успеваемости Рудольфа. «У него не остается времени на выполнение домашних заданий из-за того, что он занимается танцами, – написала в своем отчете учительница восьмого класса, отметив при этом: – Он всегда выступает на школьных концертах».

По мнению педагогов, Рудольф с его любознательностью, умом и способностями должен был учиться очень хорошо, и нередко кто-нибудь из них заходил в дом к Нуреевым, чтобы пожаловаться родителям на недостаточное прилежание мальчика. Но учителя никогда не выступали против его увлечения балетом. Они не вмешались, даже когда Хамет прямо попросил их отговорить сына от занятий танцами. «Хамет дважды приходил ко мне в школу, – вспоминала Таисия Халтурина. – Просил поговорить с Рудольфом и использовать весь свой учительский авторитет. “Мальчик – будущий отец и глава семьи”, – в отчаянии твердил он мне». Халтурина пожалела Хамета и пообещала сделать все возможное, заранее понимая, что у нее ничего не получится: Рудик был одержим танцами. Каждый раз, когда ему нужно было уйти с уроков ради выступления, он всегда отпрашивался у нее заранее. И был так вежлив и внимателен, что Халтурина сразу проникалась симпатией и сочувствием к этому бедному татарскому мальчику, третируемому другими мальчишками. «Должна сказать, что я чувствую себя виноватой перед старшим Нуреевым, – признавалась она лет через сорок, – я ведь так ни разу и не поговорила о танцах с Рудиком. Я понимала бесполезность таких попыток».

На уроках Рудик изрисовывал тетрадки ножками балерин и настолько глубоко погружался мыслями в свой собственный мир, что частенько не слышал учителей. Хотя оценки по предмету были средними, рисовал мальчик талантливо. Его портрет Ломоносова [32] Основатель Московского университета, Михаил Ломоносов был химиком, естествоиспытателем, историком и поэтом; он первым в России начал читать в Академии наук лекции на русском языке и ввел концепцию «трех штилей» русского языка, призванную кодифицировать его использование во всех функциональных стилях языкового общения. , русского ученого-энциклопедиста и поэта XVIII века, даже поместили в специальном выпуске классной стенной газеты. Но при всем своем потенциальном даровании Рудик предпочитал не рисовать картины, а смотреть на них, и оттачивал свое восприятие прекрасного и произведений изобразительного искусства в музее Нестерова [33] Назван в честь художника XIX века Михаила Нестерова, уроженца Уфы. на улице Гоголя. Именно там он научился различать с первого взгляда стили многих русских художников. По прошествии лет у Рудольфа появилась личная художественная галерея, которую он заполнил работами старых мастеров. Но тогда, в 1952 году, в кармане четырнадцатилетнего мальчишки водилась только мелочь. И его первую «коллекцию» живописи составляли почтовые открытки с репродукциями картин таких известных русских художников, как Илья Репин и Иван Шишкин, и портретами знаменитых балерин, которые он покупал в уфимских газетных киосках. (Больше всего Рудику нравилась открытка с прима-балериной Кировского театра Натальей Дудинской.)

Его стремление познавать мир не ослабевало, но воплощалось, увы, бессистемно. Главными помощниками Рудика в этом процессе были книги, картины и культурные мероприятия, проходившие в Уфе. Мальчик пересмотрел все спектакли Свердловского театра музыкальной комедии, а затем и Омского музыкального театра, гастролировавших в Уфе летом. (Иногда он пробирался на них через боковые двери или служебный вход – чтобы не платить за билет.)

И если в школе мало что возбуждало его интерес, то на уроки танца во Дворце пионеров Рудик бежал со всех ног. И упражнялся с фанатическим рвением, требуя от остальных ребят, чтобы они наблюдали за ним и подмечали все его ошибки. По воспоминаниям Ирины Климовой, Рудик, «даже если исполнял какой-то элемент идеально, все равно просил его поправлять». Стоя перед зеркалом, он изучал свое отражение с непонятной всем остальным ученикам придирчивостью. И отказывался переходить к следующему упражнению экзерсиса, не отработав полностью предыдущее. Но ребята не считали Рудольфа тщеславным; он находился в процессе познания своего тела и его возможностей, в поиске особых форм самовыражения. И пока еще не обладал той замечательной эмоциональностью и яркой, горделивой выразительностью исполнения, которые позднее принесли ему легендарную славу.

На самом деле, по меркам того времени, четырнадцатилетний Рудольф был не слишком привлекательным на вид. Одноклассникам он запомнился «невзрачным», худым пареньком, не отличавшимся ни ростом, ни атлетическим сложением. Если другие ребята носили короткие, аккуратные стрижки, то Рудик зачесывал свои волнистые волосы на косой пробор, причем сзади они были короче, а спереди свисали длинными, спутанными прядями на уши и лоб, оттеняя карие глаза. И когда он танцевал, волосы все время падали на лицо. Фотографии, сделанные во дворе, когда Рудику было тринадцать или четырнадцать лет, запечатлели мальчишескую фигуру с впалой грудью и длинными, тонкими руками, мягкие и красивые черты лица, полные губы. Выражение на лице и напряженное, и невинное. На одном снимке он улыбается прямо в объектив, держа руки перед собой. А на другом, положив руки на бедра и с вызовом вскинув голову, кривит губы в усмешке. Только майка свободно болтается на еще не оформившемся торсе, подрывая его самоуверенный вид. По словам Памиры Сулеймановой, Рудольф «никогда не заботился о своей внешности» и не обращал внимания на одежду, даже если от нее пахло потом. Его гардероб состоял из пары брюк, куртки и нескольких рубашек. «У нас тогда не было красивых вещей, – рассказывал Альберт, – и мы не стыдились заплаток на своих штанах и куртках. Главное было выглядеть опрятно».

Выступал Рудольф не только на сцене Дворца пионеров. Возможности показать себя представлялись ему и на школьных собраниях, и на концертах по случаю государственных праздников, и во время поездок с коллективом народного танца в соседние города. По традиции в концертах, посвященных национальным праздникам, принимали участие лучшие пионеры. И юных танцовщиков нередко приглашали выступить в различных рабочих клубах при городских заводах, фабриках, правительственных или профсоюзных учреждениях. Первое посещение Клуба военных офицеров оставило у Рудольфа неприятный осадок. Именно тогда у него начало формироваться циничное отношение к жизни. С социальными различиями мальчик столкнулся еще в детском саду, но в офицерском клубе ощущение несправедливости обострилось. «Нас всех поразила красивая полированная мебель, ломившиеся от еды столы в буфете, – вспоминал один из участников ансамбля. – Кто-то принял это как должное, но Рудику такие правила игры претили. Он не скрывал своего раздражения “царскими” палатами. Семьи у всех у нас были бедные, но почему-то он отреагировал гораздо острее прочих ребят…»