Джон Фэи - До чего же довёл меня блюграсс. Блюзы и монстры, которые разрушали мою жизнь

Я как-то не ощущаю целенаправленной активности со стороны моих спутников. Я всё ещё туповат и заторможен. Происходящее в данный момент воспринимается мною как и всё остальное. Какие-то люди крутятся рядом, обсуждая и делая непонятные вещи. Дело в том, что я ещё не отличаю «цель» от «результата». В моём представлении всё происходит случайным образом. И никогда не угадаешь, что будет дальше. Моё понимание причин и следствий совсем ещё примитивно.

Но кое-что я уже чувствую. Мне, например, непонятно, почему никчёмным старикам в пижамах, с их сединой и телесным уродством, паразитам этим, так важно, чтобы мы их видели? Мы-то их видеть как раз не хотим. Насмотришься на такое и сам таким станешь. Старым как они. Пока стоишь рядом с четырёхметровым, невинного вида бревном, прямо у тебя под ногами. Правда, сию минуту я не думаю о том, каким образом бревно очутилось в этом месте. Мне всё ещё не хватает познаний, в том числе и о целесообразности явлений согласно телеологии. Я не только ещё не созрел для чётких представлений, я даже не сознаю необходимость их поиска. Расположение всего сущего во вселенной, в том числе и меня, всё ещё представляется мне произвольным, а поступок любого рода непоследовательным и беспричинным. Идиот-самоучка, я блуждаю в кошмарном интерьере абстрактной картины.

Целостная картина того вечернего происшествия стала ясна мне лишь много лет спустя.

С какой-то минуты мы дружно, как по команде взялись за тяжёлое бревно.

– Осторожней, Берг, – предостерёг меня Эдди, мой замечательный вожак и опекун. – Там могут быть занозы.

Эдди. Всегда под боком, в нужное время, с нужной подсказкой. Брат его Лэрри в дальнейшем будет заботиться обо мне так же.

Они прозвали меня «бергом», приняв за еврея. Но с их стороны это было пределом язвительности. Братья любили свою родину. А в те пещерные времена патриот не мог не быть антисемитом. О, как мне дороги те дни золотые, ладно – не будем…

В общем, приподняв ту огромную дубину, что валялась на лугу, мы держали её крепко. А Эдди инструктировал нас полушёпотом. Обращаясь к каждому персонально, он говорил: «помните, главное – без спешки. Я считаю до трёх, и как я скажу “три”, мы бросаем её со всей силы. Но только по моей команде. Запомнили – не дёргаться, пока я не скажу “три”. Начали».

Итак – бревно вздымается вверх и вперёд, его уже видно при свете уличных фонарей. Значит, его видят и никчёмные старики. А нам в свою очередь видны искажённые ужасом лица этих паразитов, наблюдающих за тем как мы – медленно, но решительно, подносим бревно к нелепо широченному окну.

Так, так, старуха за стеклом нас заметила, тычет пальцем и хочет что-то сказать этому старому пердуну, своему муженьку. Нет, она просто орёт. Срабатывает фотовспышка, затем ещё и ещё раз, кадр за кадром обостряя память о дальнейшем. А эти Казаниверы, оцепенев в маразме, не могут ни крикнуть, ни пошевелиться, с застывшим ужасом на лицах, словно бы готовых испортить воздух, дрожат на пороге объемлющего (это по Ясперсу) и падают в бездну от страха и ужаса, в чём суть всей проделанной нами работы.

Мы пришли ниоткуда, как древний хтонический монстр, и бревно – наш отросток, приближается к тем, кто скоро умрёт, поглощаемый бездной, комочек дремотной диаспоры, гал-гал-гал, получите-ка вашу сохранность и целость от блэков и зэков, гал-гал-гал, так вот вам привет от белых отбросов, или вы не знали, про наш потенциал и какой у нас есть монстр. Вместе, разом: ван, ту, Сры !

Разбегаясь под звон якобы небьющегося стекла, мы наконец-то успели оценить вопли старого пердуна с его пердухой. Их было слыхать от Балтимор Авеню до Нижнего Портал Парка. Чёрт его знает, что оно значит, но это была наша первая Кристальнахт .

Она, родимая – первая хрустальная. В дальнейшем будут и новые, но эта – самая первая, останется лучше всех.

И как бы туго я ни соображал, а фотографии с того стариковского погрома я любил разглядывать годами. Больше всего мне нравились снятые до удара бревна по стеклу. Испуг четы Казаниверов. Это было лучшее. Мы хранили эти картинки в алтаре нашего клуба, который был величайшей святыней нашей родины, крови, нашей почвы, свободы, первичным источником вечной молодости.

Это был символ нашего союза с Великим Кунаклястером, не просто исконным покровителем таких местных святынь, но и, как оказалось, верховным божеством во вселенной. Оставаясь при этом нашим другом. К тому же лучшим.

Эдди был первым, кто осуществил контакт с Великим Ка. И оно уполномочило его руководить и командовать нами. Но со временем Великое Ка сделалось общим источником силы для каждого из нас.

Эх, поглядеть бы на эти картинки сейчас. Когда-то они так повышали нам самосознание.

Знаете, что это такое?

Я всё никак не мог понять, с какой стати Лэрри и Эдди предпочитают возиться так много именно со мной. Своей опекой они показывали мне как надо взрослеть, не лишая себя радостей детства.

Где надо говорить с напускной вежливостью и где надо грубить и драться, научили распознавать врагов и так далее.

Уже в тот самый первый день, после обеда, они явились к моим родителям с просьбой отпустить меня на прогулку. Они хотели показать мне окрестности.

– Ладно, – сказала мать. – Только вы за ним присматривайте. Он у нас диковат.

Ещё новости. До сих пор никто меня так не называл. Может быть, «дикий» как лесные звери?

Почему же они не сказали об этом по-человечески заранее, в моём присутствии? Я страшно разозлился. По крайней мере, за спиной могли бы не шушукаться!

– Не беспокойтесь, миссис Фэ й ! С нами он будет в безопасности, – заверил Эдди.

– Хорошо. Только держите его в поле зрения.

– Само собой.

Мои родители годами опекали меня сверх меры. Без них я даже улицу не мог перейти. Другие дети ещё играли во дворе, а меня укладывали спать в семь часов вечера. Но чем я мог ответить в таком возрасте? Вот я и не отвечал. До поры до времени.

Выйдя из дома вместе с Эдди и Лэрри, я вырвался на свободу. Можно было делать практически всё, что вздумается. Эдди и Лэрри ребята грамотные. Не трепачи, не мямли и не зануды-воспитатели. С ними мы творили массу опасных, но интересных дел.

Тем же первым вечером, отчётливо помню, мы полезли на задворки школы Блаженного Катексиса [2] Мутный термин психоанализа, связанный с «объёмом либидо». . Земля под ногами, я заметил, казалась зернистой и чёрной, потому что рядом ходили поезда на Балтимор и в Огайо. И всю землю вблизи от путей покрывала угольная зола. Плющ – единственное, что могло произрастать на такой поганой почве. Всю окрестность железной дороги заполонили заросли плюща. Отовсюду тянулись его гигантские щупальца..