Наринэ Абгарян - Вальс в четыре руки

— Попробуй сама поспать, когда вы так орете! А я не пристал, я за дело переживаю, чтобы все красиво было, на высшем уровне.

— Нет, вы посмотрите на него! И что бы мы без тебя делали?! Ты все угомониться не можешь без руководящей роли? А потом что еще удумаешь? Что я не в том месте страницы переворачиваю? Или не там цепное дыхание беру? Отстань от меня!

Началась локальная дискуссия.

— Так, — прервала базар Лерка, — это уже становится ненормальным.

— Но страницы-то я переворачивать не обязана?! И так стою с папкой, все мало?! Ладно, буду переворачивать страницы, но не каждый раз, уволь.

Отпели.

В антракте появляется Пашка и просачивается к дирижерке. Побалакал о том о сем и затих. Мимо шла Лерка. Увидев Пашку, миролюбиво на ходу спросила — ну как, мол, все нормально во вверенном подразделении? Пашка покривился, мучительно решая, сказать или промолчать, но не выдержал:

— Да лучше бы ей вообще папку не давали!

Лерка остановилась:

— Почему?

— Да сначала все хорошо было... А потом она начала переворачивать страницы в обратную сторону!

— Так если они кончились?! — взвизгнула я.

— Не знаю, но это как-то уж совсем было!

И тут я не выдержала, схватила папку и кинулась на Пашку. Он, резво перепрыгнув через стул, рванул к выходу.

Конечно, если бы я писала рассказ в чистом виде, то непременно бы в этом месте устроила потасовку: в прыжке надавала бы Пашке папкой по чему попало, он бы пытался уворачиваться, тут же набежали бы визжащие полуодетые девицы, кто разнимать, кто защищать (кто меня, кто Пашку), все это непременно повалилось бы на пол, заваливая шаткие столики и все, что на них стояло, а дирижерка бегала бы вокруг и кричала: «Девки, прекратите!» и пыталась бы выудить Пашку. Кто не успел втянуться, радостно вопили бы со своих мест, размахивая одеждой, а клубок тел напоминал бы кучу-малу, из которой все пытаются выбраться, но только мешают друг другу, увязая еще больше. А за дверью бы смиренно стоял епископ со свитой и, переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда ему позволят засвидетельствовать почтение.

Но до потасовки дело не дошло, а кончилось обзывательством и визгом. Дирижерка кричала: «Девки, прекратите! Там же все слышно!»

Спрятавшись за надежную спину Лерки, которая была раза в два его шире, Пашка испуганно таращился на девиц. Внезапно светлая мысль озарила его чело, и он завопил:

— Послушайте!

Мы уставились на него.

— А скажите, — отчаянно выдал Пашка, понимая, что если он не выскажется как можно короче, то второго шанса ему уже никто не даст, — скажите, а это круто — петь весь концерт наизусть?

В комнате затихли. Пашка осмелел:

— Ну скажи, — обратился он персонально к дирижерке, — это хорошо, петь все наизусть?!

Она смерила его недоверчивым взглядом:

— Ну?

— Так, может... может, разрешить ей петь без папки? В качестве привилегии?

Я сделала глубокий вдох-выдох и процедила:

— А я и так без папки пела.

— Нет! Это было другое — это было нарушение дисциплины, а теперь это будет поощрение за особые заслуги.

Соседка сзади хихикнула:

— Нормально. Сейчас партсобрание устроит.

Мы оживились:

— Ага, пришел комсорг и разрешил. Что б мы без тебя делали?

— Ну почему я? — обиделся Пашка. — Это же не я ругался, и не я запрещал, я и не понимаю вашей специфики, — и посмотрел на Лерку. — А я считаю, что нужно разрешить ей стоять без папки.

Здесь я опущу занавес, потому что все равно не помню толком, чем все закончилось. Как-то само собой замялось. От меня отстали, про историю забыли, а на комсомольских работников не обижаются.

Как-то подруга, которой средства позволяли выезжать в Европу пару раз в год, заметила: «А знаете, это уже совсем не то, когда едешь куда-нибудь просто туристом. Такая зияющая пустота, — она махнула в сторону отдыхающих музыкантов, сваленных в кучу инструментов, болтающейся публики. — Всего этого так не хватает...»

Лорето — городок на юге Италии, расположенный на холме, где находится христианская святыня — хижина, в которой, по поверью, жила Богоматерь. Хижину перенесли ангелы, а люди сверху построили храм в виде креста. Паломники со всего мира приезжают в это место, и как-то в Пасхальную неделю, когда туристов здесь особенно много, проводился в Лорето хоровой фестиваль, на который мы были приглашены. Как в сказку попали или в путешествие во времени — ни одного современного здания, мощеные улицы, запахи кофе и пряностей из открытых окон, цветущая оливковая роща. Жили в женском монастыре, тихие ласковые монашки ухаживали за нами.

В фестивале принимали участие хоры из разных стран. Выступали мы и вместе, в сводных концертах, и отдельно, и в разные дни пели разные программы — духовную и светскую, и были общие репетиции для подготовки к огромному гала-концерту; калейдоскоп событий крутился быстро, только успевай. По утрам, когда не было выступлений, нас возили показывать красоты, щедро разбросанные в тех краях.

Было на фестивале красивое правило: вдень своего выступления нужно ходить по городу в хоровом платье — и сразу понятно, из какого хора девушка; мужчины же были как близнецы-братья — все в черном (дивная зацепка для водевиля). На второй-третий день нас уже узнавали на улицах, аплодировали вслед и говорили что-нибудь восторженное. Однажды ко мне подскочила женщина и радостно прокричала:

— Синьорита! А я вас знаю!

Я вылупилась на нее.

— Вы второй альт из русского хора! — выпалила она.

— Да! — засмеялись мы в ответ.

Когда мы ходили в концертных платьях, то нас не только невозможно было перепутать с другими, мы вообще стояли особняком в своем черном бархате. На многих хорах были просто юбки и блузки, что всегда проигрывает платьям; и еще края наших пелерин были оторочены золотом и формой напоминали церковные купола — очень строго и красиво. Был май, и мы еще не познали всего ужаса наших плотных платьев, когда в июльскую сорокаградусную жару, да под прямым светом софитов приходилось петь концерты (выводишь ювелирно какое-нибудь Agnus Dei и слышишь, как гулко стучит пульс в виске, а по спине медленно стекает струйка пота). Зато зимой в Шварцвальде, на концертах в занесенных снегом костелах, они нас спасали — напялишь под платье теплую кофту и брюки, закатав до колена, и поешь себе — кум королю, красота.

Но вернемся в Италию.

В программе фестиваля значились уличные концерты-дуэты (или концерты-дуэли, не помню) — нужно было петь на улице. Афиши висели по всему городу, желающие выбирали, куда бы они хотели пойти послушать, да и любые праздные зеваки могли присоединиться к представлению, всё бесплатно.