Дэниел Хоуп - Когда можно аплодировать? Путеводитель для любителей классической музыки

С каким экстатическим восторгом обычная публика реагировала на его выступления, можно узнать из отчёта французской газеты «Корсэр» о концерте 1844 года в Париже: «Лист садится за рояль, погружённый в стоящую перед ним задачу, задумчивый, лихорадочно вздрагивающий от наплывов вдохновения. Он рассеянно проводит рукой по клавиатуре, трогает инструмент, ласкает его, нежно поглаживает, словно пытаясь убедиться, что тот его не подведёт, не рассыплется под его руками; затем он разогревается, музыка всё больше увлекает его, и он начинает терзать рояль, не зная жалости. Разбег взят, кто может — поспевай! Охваченная ликованием публика уже не в состоянии сдержать восторга, топает ногами, возникает продолжительный глухой шум, прерываемый непроизвольно издаваемыми выкриками, кто-то шёпотом требует тишины; она не без труда устанавливается, чтобы в конце, в самом апофеозе, снова взорваться громом долго не стихающих аплодисментов».

В описаниях, подобных этому, Ференц Лист предстаёт современной поп-звездой, им восхищаются, его почитают, как своего рода целостное художественное произведение. Всё в нём воспринималось с живейшим интересом, да и сам он использовал практически все возможные средства, чтобы усилить завораживающее воздействие на публику. Невозможно представить себе, какую бурю восторга он вызывал бы, существуй тогда средства массовой информации и современные методы маркетинга.

«Правда ли, что симфония Дворжака „Из Нового света“ звучит печально? Во всяком случае, не так весело, как скрипичный концерт Бетховена?» Лена и Мориц смотрели на меня с нетерпением. Едва усевшись у меня дома, они задали мне этот вопрос, и я почувствовал, что мне предстоит роль судьи в их споре. А я-то думал, что они первым делом выразят восхищение моим новым обеденным столом, которым я так гордился. И почему возник этот вопрос?

Мориц и Лена помогли мне выйти из затруднительного положения. По пути ко мне они проходили мимо столба для афиш и снова увидели объявление о концерте, которое мы с ними однажды уже обсуждали: на нём фамилия композитора была напечатана маленькими буквами, а фамилия исполнителя — большими. На этот раз они внимательнее всмотрелись в плакат и обнаружили другие подробности, касающиеся отдельных номеров программы: «ре-мажор» для скрипичного концерта Бетховена и «ми-минор» для симфонии Дворжака. Мориц призвал на помощь свои школьные знания и объяснил жене, что минор всегда звучит печально, а мажор, напротив, весело.

Лена засомневалась. Она вспомнила запись скрипичного концерта в исполнении Менухина, которую я давал им прослушать раньше. Да, в целом весело и воодушевлённо, но не только. Иные моменты показались ей нежными и задушевными, почти меланхоличными. И вообще я ведь сам говорил, что Бетховен был совсем не жизнерадостным, а скорее резким, энергичным, часто впадающим в меланхолию человеком. «Где же в таком случае правда? — хотели они знать. — Что означают эти слова — „мажор“ и „минор“?»

Мой план на этот вечер грозил пойти под откос. Я пригласил их, чтобы после CD Бетховена дать прослушать две прекрасные, но довольно сильно отличающиеся друг от друга записи симфонии Дворжака. «Будет вино и музыка симфонии „Из Нового света“», — обещал я. Это была последняя часть моей подготовительной программы к их первому в жизни посещению концертного зала. За хорошим красным вином из Калифорнии они должны были познакомиться в записи на CD с чудесной музыкой, которую великий чех написал в 1893 году в Нью-Йорке. Но теперь оказалось, что музыке придётся подождать, потому что сначала надо обсудить вопрос о мажоре и миноре.

В принципе я был согласен с Морицем. Мажор и впрямь считается чем-то сверкающим, ясным, весёлым, тогда как минор звучит чаще всего немного затенённо, тоскливо или меланхолично, даже печально и мрачно. Но, подчеркнул я, только в принципе, а не исключительно и всегда. Сочинения в мажоре отнюдь не всякий раз оставляют впечатление веселья, они тоже могут звучать задумчиво и мечтательно. То же самое можно сказать и о миноре: в сюитах Баха, например, этих небольших танцевальных опусах, встречаются жиги или куранты, звучащие подчёркнуто весело и жизнерадостно, несмотря на то, что написаны они в минорной тональности.

Скрипичные концерты Вивальди тоже написаны в миноре, но вовсе не кажутся абсолютно тоскливыми и мрачными. Кроме того, я напомнил Лене и Морицу о том, что звучало на их свадьбе, состоявшейся меньше года тому назад, на которую они меня пригласили. Для своего первого танца свежеиспечённая супружеская пара выбрала свой любимый вальс из джазовой сюиты Шостаковича, когда-то услышанный ими в фильме «С широко закрытыми глазами» с Николь Кидман и Томом Крузом. Он тоже написан в минорной тональности, но совсем не печален, а скорее мечтателен и полон страстного ожидания.

Первое, над чем, приступая к работе, задумываются композиторы (Бетховен и Дворжак не исключение), — это вопрос о тональности. У них был большой выбор, так как и мажор, и минор имеют по двенадцать тональностей. Почему Бетховен для своего скрипичного концерта выбрал «ре-мажор», а Дворжак для симфонии «ми-минор», нам уже никогда не узнать. Но легко предположить, что они считали их наиболее подходящими для переложения на музыку тех мыслей и чувств, которые их волновали.

Теоретики музыки всегда размышляли над тем, имеет ли каждая тональность только ей одной присущий характер. То есть они в известной мере уподоблялись учёным, которые для каждого свойства характера пытаются найти определённый ген. Есть даже целые каталоги, в которых точно указывается, какое впечатление производит та или иная тональность. Например, «до-мажор» — выражение чистоты и невинности, «ля-мажор» — нарастающей жизнерадостности, «ми-бемоль-мажор» звучит празднично и торжественно, а «фа-мажор» — мягко и ласково. Для минорных тональностей тоже были придуманы свои признаки: «до-минор» считалась тёмной и многозначительной, «ре-минор» — мрачной и зловещей, «си-минор» — строгой и фатальной. К тем, кто особенно интенсивно занимался этим вопросом, относится поэт и композитор Кристиан Фридрих Даниель Шубарт, современник Гайдна и Моцарта. Когда в 1777 году за свободомыслие и критику знати его бросили на десять лет в тюрьму, он сочинил в заключении «Эстетику музыкального искусства», в которой каждой тональности приписал особую характеристику.

Даже если эти характеристики не принимать за чистую монету, не подлежит сомнению, что воздействие сочинения в определённой мере зависит от выбранной тональности. Мажор не всегда только мажор, а минор не всегда только минор, многое связано ещё и с тем, «ре-минор» это или «соль-минор», «ми-бемоль-мажор», «соль-минор» или «до-диез-минор». Тональность окрашивает всю композицию и определяет впечатление, которое она вызывает у слушателя.