Джордж Марек - Рихард Штраус. Последний романтик

Как всегда, он совершил чудо. С его помощью Маршаллин стала именно такой, какой ее представляли себе авторы. Он научил полноватого Октавиана, как вести себя подобно семнадцатилетнему юноше. Комедия заиграла красками. Он поставил сцену скандала, будто списав ее с картины Хогарта. Он даже сумел побороть чрезмерную серьезность в Перроне, который привык петь Летучего Голландца и Вотана. Начиная со второго дня, он все время присутствовал на сцене и уже выполнял роль не «консультанта», а полноправного режиссера, работавшего с вдохновением и умевшего вдохновлять других, вникающего в мельчайшие подробности.

Перед публичной генеральной репетицией Перрон простудился и смог лишь выговаривать, а не петь свою партию. Расстроенный Штраус извинился перед зрителями, но было ясно, что даже с простуженным Перроном оперу принимают на ура. Такого успеха Штраус еще не знал. Восторг публики возрастал от сцены к сцене, от акта к акту, в конце второго акта зал взорвался аплодисментами. То же самое произошло после исполнения трио, а занавес опустился под крики «Браво!» и «Ура!» пришедшей в неистовство публики. Окруженный толпой поклонников, Штраус широко улыбался и не жалел комплиментов в адрес не только Рейнхардта, но и Шуха, «который сумел избавиться от обычного оперного мусора и создал настоящую музыкальную комедию». [227] Wiener Neue Freie Press. 25 января 1911 года. Позднее Штраус перестал восторгаться Шухом, поскольку тот настоял на некоторых сокращениях. Гофмансталь тоже против обыкновения улыбался и бесконечно тряс руку Рейнхардта.

«Кавалер роз» заранее возбудил такой интерес, что многие театры взялись за его постановку еще до успешной премьеры в Дрездене. Премьера в Нюрнбергском оперном театре прошла на следующий день после дрезденской (26 января 1911 года). Вслед за этим вскоре последовали Мюнхен, Базель, Гамбург (где роль Софи впервые исполняла Элизабет Шуман и где Лотте Леманн спела свою первую партию), Милан, Прага, Вена (8 апреля и впервые — с участием Майра), Будапешт и в ноябре — Амстердам, где Штраус впервые сам дирижировал своей оперой.

Один Берлин все никак не мог решиться поставить «Кавалера роз», видимо, под влиянием двора, усмотревшего в комедии несколько фривольный характер. Директор Берлинской оперы Георг Хюльзен с завистью набюдал триумф оперы в Дрездене, где в течение года на пятидесяти представлениях был полный аншлаг и где даже наняли специального почтового клерка принимать заказы на билеты. Пока в Берлине все никак не могли решиться поставить оперу, предприимчивая туристская фирма организовала специальный поезд между Берлином и местом в партере.

Господин Хюльзен, запинаясь, сказал Штраусу, что оперу можно было бы поставить в Берлине, если бы в нее были внесены незначительные изменения. Штраус в ответ посоветовал Хюльзену не сражаться за постановку его оперы и не загонять себя между Сциллой его преданности берлинскому двору и Харибдой его дружеских чувств к Штраусу. Штраус ничего не имеет против постановки Хюльзеном «Кавалера роз» в Берлине. Что касается изменений в тексте, Гофмансталь наверняка на них не согласится, но Штраус сказал Хюльзену: «Зачем беспокоить Гофмансталя? Почему бы вам самому, с вашим поэтическим дарованием, не внести в текст необходимые изменения?» Даже этот обидный сарказм не остановил Хюльзена. Он продолжал настаивать на изменениях и в конце концов добился своего, поскольку и Штраус, и Гофмансталь знали, какое значение для них имеет постановка оперы в Берлине. Так что на берлинской сцене опера была исполнена в урезанном виде. Избежать того, чтобы в начале оперы на театральных подмостках стояла постель, Хюльзен никак не смог, но постель эта была пуста и задвинута в глубину сцены. Само же слово «постель» было, по-видимому под запретом, так что приказание Маршаллин Октавиану «Забросьте свою рапиру за постель» было заменено на «Забросьте свою рапиру за ширму», и даже бедняжке Софи не позволили взять альманах австрийских аристократических домов «с собой в постель», и вместо этого она «читала его по вечерам». Само собой разумеется, что похвальбы барона Охса в первом акте были урезаны до минимума. Первой берлинской Маршаллин была Фрида Хемпель. Она была самой лучшей Марией Терезией до Лотте Леманн и пела эту партию на премьере в Нью-Йорке 9 декабря 1913 года. Дирижировал Альфред Герц.

Эта премьера была важным событием для «Метрополитен-опера», [228] Существует некоторая загадка в связи с нью-йоркской премьерой. Одна из служб, поставляющая фотографии для газет, имеет у себя в архиве фотографию Штрауса, Гатти-Казаццы и Альфреда Герца. Надпись на обратной стороне фотографии сообщает, что она была сделана во время пребывания Штрауса в Америке, куда он приехал на премьеру «Кавалера роз». Однако все другие источники настаивают, что Штраус в 1913 году в Америку не ездил. Это подтверждают и его сын, Франц Штраус, и Анна Кейс, которая пела на премьере партию Софи. Никто не знает, откуда и когда взялась эта фотография. Трое изображенных на ней людей, наверное, как ни кажется это невероятным, встретились где-то в Европе. Все осложняется тем, что снимок был сделан нью-йоркским фотографом. Может быть, это случилось в 1922 году, когда Штраус приезжал в США, но в это время Герц уже не работал в «Метрополитен-опера»: он был дирижером симфонического оркестра в Сан-Франциско. хотя, согласно нью-йоркским музыкальным критикам, «Кавалер роз» не «произвел того ажиотажа, который можно было ожидать, исходя из популярности, которую он в дальнейшем приобрел у американской публики». [229] Колодин И. История «Метрополитен-опера».

На премьере в Милане разыгралась типичная итальянская оперная буря, которая лишь в последний момент утихла и превратилась в попутный бриз. Павел Лудикар, который исполнял роль Охса, оставил яркое описание этого инцидента. Молодые зрители, которые видели в Штраусе — авторе «Электры» — апостола модернизма, были разочарованы «Кавалером роз», поскольку композитор посмел наполнить оперу благозвучными мелодиями. Традиционные же любители оперы считали, что венские вальсы, может быть, и можно было бы терпеть в балете, но не в грандиозной опере. Недовольны были и те и другие. С галереи посыпался дождь прокламаций, в которых Штрауса обвиняли в предательстве. Во время песенки Мариандель о «милых мотивах», которые можно было услышать в тавернах, кто-то крикнул: «Какие там еще милые мотивы?» Дирижер Тулио Серафин не оставил своего пульта, хотя Лукрецию Бори, исполнявшую партию Октавиана, едва было слышно из-за выкриков в зале. И вдруг, когда зазвучало трио, произошло чудо: враждебно настроенная публика затихла и вся обратилась во внимание. Возможно, это произошло потому, что трио — такой оперный номер, который воздействует на всех. В конце концов удовлетворены были и молодые, и старые.