Виталий Дмитриевский - Шаляпин

На фоне успеха Лещенко и Морфесси подчас и в самом деле начинало казаться, что Вертинский слишком печален, утомленно-изыскан. Но артист не изменяет себе — поэт, композитор, яркая, загадочно-инфернальная натура нестандартно чувствующего человека, ностальгически привязанного к России любовью изгнанника.

Концертные турне расширяют границы общения с миром, но не заменяют общения с родиной. Вертинский триумфально выступает в Чикаго, Сан-Франциско, Калифорнии, Голливуде.

«Чужие города» публика принимает восторженно. Слова Раисы Блох, окрашенные трепетной интонацией Вертинского, собственные поэтические признания становились пронзительным откровением:

Конечно, удивительно, а может быть, и закономерно, что из культурного оборота послереволюционных десятилетий Вертинский не исчез. Его пластинки, как и диски Шаляпина, Рахманинова, Плевицкой, Вяльцевой, Морфесси, Давыдова, других «изгнанников», сохранялись, передавались из поколения в поколение и, оказывается, трогали душу даже ярых комсомольских поэтов. Ярослав Смеляков написал в 1930-е годы искренние строки:

В Россию Александр Николаевич Вертинский вернулся в 1943 году. Пересекая Россию с Дальнего Востока, артист дает многочисленные концерты. (Спустя почти 40 лет этот маршрут повторит другой эмигрант — А. И. Солженицын, тоже много выступая по мере приближения к Москве.) «Тоска по России» пронизывает творчество Вертинского, но той России, которую он некогда покинул, уже не существовало. Пришлось встраиваться в реальную советскую повседневность, в бюрократическую структуру государственной концертной системы с ее жесткими ограничениями, произвольными идеологическими придирками: из ста песенок к исполнению разрешены только тридцать. Тем не менее концерты Вертинского горячо принимались публикой разных поколений, у него нашлось немало новых поклонников.

1927 год стал поворотным в отношениях Шаляпина с советской властью, он официально становился эмигрантом. О реакции друзей-соотечественников можно судить по появившимся в эмигрантских газетах откликам. Два стихотворения Дон Аминадо — своего рода поэтическая дуэль с Маяковским и Демьяном Бедным: последний с большим рвением включился в травлю артиста. Монолог Шаляпина Дон Аминадо положил на мелодию и тему известного русского романса:

Многие, сочувствуя Шаляпину, понимали: если с великим артистом можно поступить столь сурово, то, видно, советская власть и в самом деле не шутит. Ну а те, кто окончательно понял, что в Россию им путь заказан, гордились: Шаляпин для родины стал изгоем — нашего полку прибыло! Дон Аминадо писал:

В Советской России утверждается жестокий диктат в отношении искусства. В театре под подозрением оказывается классика — «наследие классово враждебного буржуазного прошлого», запрещаются к постановке пьесы Михаила Булгакова, Николая Эрдмана. Организованно дискриминируется творчество гениального артиста Михаила Чехова — «апологета мелкобуржуазной идеологии», «пророка деклассированных и реакционных слоев». Газеты клеймят его Гамлета, который якобы «заслуживает сурового отпора со стороны марксиста и коммуниста». В 1928 году Михаил Александрович Чехов выезжает на гастроли — и становится очередным «невозвращенцем».

О том, что Шаляпин «исключен из граждан своей родины», пишут европейские газеты. В Советском Союзе «политическую точку» скандала ставит экспроприация имения певца в Ратухине. «22 ноября 1927 года Президиум ВЦИК постановил лишить Ф. И. Шаляпина права пользования усадьбой и домом во Владимирской губернии». Новость сообщила Федору Ивановичу дочь Ирина. «Насчет Ратухина не беспокойся — это совершеннейшие пустяки. Земля все же велика. Конечно, я понимаю, что вы там выросли, что же, надо простить людям», — успокаивает Ирину отец.

Отношение власти к Шаляпину двойственно. С одной стороны — лишение гражданства, звания, обвинение в «буржуазности» и прочих идеологических «грехах». С другой — настойчивые приглашения вернуться. Так, в одной из лондонских газет появляется снимок Замка искусств с подтекстовкой: «Подарок Советского правительства Ф. И. Шаляпину». Очередная фальшивка: в реальности замка не существовало — имелся лишь архитектурный проект И. А. Фомина. Зато известно: директор бывшего Мариинского театра (теперь он назывался Государственный академический театр оперы и балета — ГАТОБ) И. В. Экскузович конфиденциально сообщил Ф. И. Шаляпину: власть вернет звание народного артиста, пожалует виллу в Крыму с условием, что он раскается в своей «недружелюбной, антисоветской акции» и окончательно вернется в Советскую Россию.

Начинается многолетняя борьба за возвращение Шаляпина в Россию любой ценой, и миссия эта поначалу поручается Горькому. В прессе сталкиваются два мифа: «Шаляпин — гнусный отчепенец, враг народа» и «Шаляпин — раскаившийся блудный сын» — кнут и пряник в одной властной руке. Очевидно, Горький, будучи в СССР, обещал Сталину вернуть Шаляпина, уверенный в своем влиянии на певца. Однако события стали развиваться по иному сценарию.

Весной 1928 года писатель совершил четырехмесячную поездку по стране. Выступая с речами, непринужденно беседуя «с народом», с журналистами, Горький отвечал на самые разные вопросы, в том числе и о своем знаменитом друге. «К Шаляпину я отношусь очень хорошо, — признался писатель читателям газеты „Нижегородская коммуна“. — Правда, человек он шалый, но изумительно, не по-человечески талантливый человек». Вернувшись из России, Горький авторитетно сообщил Шаляпину: для возвращения на родину никаких препятствий власти не ставят; его в Москве ждут.