Виталий Дмитриевский - Шаляпин

Горький воспринял «Маску и душу» как вызов, как личное оскорбление. Он писал П. П. Крючкову: «Вообще книга пошлейшая, противоречивая, исполнена лжи, хвастовства, читал я ее и бесился до сердечного припадка». В архиве Горького сохранился черновик письма Шаляпину. В нем поражают злоба, несправедливые упреки, ложь, оскорбления в адрес Марии Валентиновны (хотя имя ее и не упоминается, но слова о невозвращении на родину приводятся дословно). Горький обращается к Шаляпину на «вы», демонстрируя полный разрыв отношений:

«…мне кажется, что лжете Вы не по своей воле, а по дряблости Вашей натуры и потому, что жуликам, которые окружают Вас, полезно, чтоб Вы лгали и всячески компрометировали себя. Это они, пользуясь Вашей жадностью к деньгам, Вашей малограмотностью и глубоким социальным невежеством, понуждают Вас бесстыдно лгать. Зачем это нужно им? Они — Ваши паразиты, вошь, которая питается Вашей кровью. Один из главных и самый крупный сказал за всех остальных веские слова: „Федя воротится к большевикам только через мой труп“. Люди, которые печатали книгу Вашу, — продолжает Горький, — вероятно, намеренно не редактировали ее, — пусть, дескать, читатели видят, какую чепуху пишет Шаляпин. У них ни капли уважения к Вашему прошлому, если б оно было, они не оставили бы в книге постыдных для Вас глупостей… Эх, Шаляпин, скверно Вы кончили…»

Шаляпин, написавший искреннюю, правдивую, страстную книгу, становился в толковании Горького врагом, с которым надо сражаться, который не сдается и которого уничтожают.

Это был уже новый, «советский» Горький, чьим именем назывались проспекты и города, театры и парки; Горький, который поздравление Н. К. Крупской с днем рождения завершил ликующей припиской: «В какую мощную фигуру выковался Иосиф Виссарионович!»; Горький, которому на Первом съезде советских писателей кричали: «Да здравствует Горький — Сталин советской литературы!»; Горький, автор множества публицистических статей, прославляющих ГУЛАГ, «подвиги» чекистов и Павлика Морозова. О таком Горьком с болью и гневом писал один из бывших его почитателей, советский политический заключенный Лефортовской тюрьмы Михаил Рютин: «Прочел на днях Горького „Литературные забавы“! Тягостное впечатление. Поистине, нет для таланта большей трагедии, как пережить физически самого себя… Горький-публицист опозорил и скандализировал Горького-художника… Горький — „певец“ человека превратился в Тартюфа. Горький „Макара Чудры“, „Старухи Изергиль“ и „Бывших людей“ — в тщеславного ханжу и стяжателя „золотых табакерок“. Горький-Сокол — в Горького-ужа, хотя и „великого“! Человек уже духовно умер, но он все еще воображает, что переживает первую молодость. Мертвец, хватающий живых! Да, трагично!..»

О болезненной реакции Горького на свою новую книгу Шаляпин знал. Он понимал: правда в том, что Алексей Максимович сделал свой выбор — пошел в услужение сталинскому режиму. Осознание трагичности судьбы старого друга, страх за него заставили артиста внести изменения в главу о Горьком. В дополнительной части тиража Шаляпин поправил абзац: «Когда я во время большевистской революции, совестясь покинуть родную страну… спрашивал Горького, как брата, что же, он думает, мне делать, его чувство любви ответило мне:

— Ну, теперь, брат, я думаю, тебе надо отсюдова уехать. Отсюдова — это значило из России».

Эта фраза Горького теперь могла повредить ему, и Шаляпин заменил ее на более нейтральную: «Когда я… решил в конце концов перебраться за рубеж, я со стороны Горького враждебного отношения к моему решению не заметил».

Переписка Шаляпина с Горьким оборвалась, но, узнав о смерти Максима, сына писателя, Федор Иванович послал ему телеграмму соболезнования.

В 1935 году, как пишет в своих воспоминаниях Е. П. Пешкова, Алексей Максимович «поручил» жене и невестке навестить Шаляпина: «Увидишь Федора, скажи ему: пора вернуться домой, давно пора!» Воспоминания Екатерины Павловны написаны в конце 1950-х годов и вполне отвечают пропагандистской версии: Шаляпин рвется на родину, но Мария Валентиновна этому препятствует. Федор Иванович якобы просит Е. П. Пешкову:

— Так узнайте, пустят меня?

Горький докладывает Сталину:

— Вот Екатерина Павловна видела Федора Шаляпина. Хочет к нам ехать.

— Что же, — сказал Иосиф Виссарионович, — двери открыты, милости просим…

В интерпретации Е. П. Пешковой Шаляпин предстает просителем. В действительности все было ровно наоборот. Сталин хотел вернуть великого певца любой ценой. Империи не хватало «солиста Его Величества». Возвращение «блудных детей» входило в идеологическую программу большевизма, поддерживалось организованной кампанией, широко развернутой к середине 1930-х годов. В ней участвовали многие. Миссия возвращения Шаляпина возлагалась и на К. С. Станиславского, и на Вл. И. Немировича-Данченко.

Константин Сергеевич встретился с Федором Ивановичем в Монте-Карло. Шаляпин рад его видеть. Известно: когда Станиславскому понадобились деньги на лечение, Шаляпин материально поддержал его. Артист навешал Константина Сергеевича в Ницце. Дочь Станиславского вспоминает: отец гарантировал Шаляпину «триумфальную встречу» на родине. Через несколько месяцев «в игру» включается Владимир Иванович Немирович-Данченко. Он пытается связаться с Шаляпиным через общего знакомого, импресарио Л. Д. Леонидова. «Где Шаляпин? — спрашивает он в письме 5 июля 1934 года. — Как бы мне с ним встретиться? У меня к нему есть дело, которое можно назвать очень важным, а можно и иначе — это зависит!» Неуклюжую фразу следует понимать так — от выполнения задания зависит судьба самого Владимира Ивановича. «Жаль, что не увижу Шаляпина, — сокрушается Немирович в следующем письме. — Вы знаете, что я по пустякам не говорю… И самого Шаляпина люблю достаточно… Кстати о Чехове (имеется в виду артист Михаил Александрович Чехов. — В. Д. ). Прошел слух, что он возвращается в Москву — к Мейерхольду!!. Скажите ему, что двери Художественного театра ему раскрыты».

Заметим: реплика Сталина «об открытых дверях» почти дословно повторена Немировичем. Да Владимир Иванович и не скрывает, чей он порученец. 16 ноября 1934 года из Москвы он пишет Леонидову: «Скажите Федору Ивановичу, что я решительно советую ему ехать в Москву. Непременно скажите. Я еще раз говорил с лицом, о котором Вам говорил лично. Как бы ни сложилась работа Ф. И. в дальнейшем, т. е. уже будет не тот голос и не та сила, — все же его великое мастерство должно быть отдано Родине. Здесь его всячески оценят».

Шаляпин не пожелал встречаться с Владимиром Ивановичем, он понимал: знаменитый режиссер лишь исполняет задание властей. Незадолго до описываемых событий Немирович-Данченко оказался в весьма затруднительном положении: в Италии, куда его пригласили ставить спектакль, он остался без средств и был вынужден через Горького обратиться непосредственно к Сталину с просьбой о высылке ему валюты на обратный выезд.