Виталий Дмитриевский - Шаляпин

Кабаре Никиты Балиева представляло артистов в неожиданном для всех качестве. Мэтр Станиславский не считал зазорным преобразиться в фокусника и виртуозно снимал у ассистировавшего партнера сорочку, оставив неприкосновенным пиджак. Шаляпин, Собинов и режиссер МХТ Леопольд Сулержицкий, игнорируя очевидное различие в весовых категориях, проводили показательный «сеанс французской борьбы». Старинная кадриль «Вьюшки» в исполнении Шаляпина и Москвина — гвоздь программы: напевая нехитрый мотив, они вели абсурдный диалог полкового писаря и приказчика из галантерейной лавки.

«Давать Шаляпина» — назывался номер мхатовского актера В. В. Лужского по мотивам спектакля «Фауст». «„А вы, цветы, своим-м душистым-м, тонким-м ядом-м-м“, — пародийно подчеркивая эти двойные и тройные „м“ на концах слов — этот знаменитый шаляпинский штампик, но когда В. В. (Лужский. — В. Д .), дойдя до „и влиться Маргарите в сердце“, начинал по-шаляпински раздувать: „в се-е-эрдце“, его вдруг действительно захватывал шаляпинский темперамент, накатывала волна стихийной шаляпинской мощи», — вспоминал В. И. Качалов.

Через несколько лет «Летучка» перебралась в Милютинский переулок и «коммерциализировалась», стала доступна не только артистической братии, но и некоторым ее настырным и высокоимущим поклонникам. Поначалу для них ставили столики, а когда «Летучая мышь» в 1915 году перебралась в Большой Гнездниковский переулок в подвал «небоскреба» Нирнзее, от столиков отказались, выгородили сцену и зрительный зал с партером и боковыми ложами.

В «Летучей мыши» нередко устраивались благотворительные вечера и остроумные аукционы в пользу «братства актеров». Выступления знаменитостей и распродажа их реликвий позволяли иногда собирать значительные суммы в помощь тем, кому изменяла капризная театральная судьба. В один из таких вечеров было оглашено письмо Шаляпина с просьбой выставить на аукционе его портрет. «Портрет Шаляпина продали за 1180 рублей, — сообщала „Театральная газета“. — Значительно дешевле прошел принесенный г. Провдиным воротничок Шаляпина. Воротничок купил за 2 рубля г. Альшванг, владелец известной прачечной фирмы.

— Я этот воротничок в витрине выставлю, — объяснил г. Альшванг цель своей покупки».

Певец — живая достопримечательность Москвы. «У нас три чуда, — шутят москвичи, — Царь-пушка, Царь-колокол, Царь-бас». Жизнь Шаляпина, столь заметной и колоритной фигуры своего времени, — непременная мишень репортеров, фельетонистов, куплетистов. В программе театра Зон (бывший «Буфф»), что находился на Садовой-Триумфальной улице, номера на злобу дня посвящались члену Государственной думы А. И. Гучкову, Леониду Андрееву — автору пьесы «Екатерина Ивановна», имевшей скандальный успех, и, конечно, артистическим звездам первой величины — Надежде Плевицкой и Федору Шаляпину.

В театре «Эрмитаж» в обозрении «Кувырком» выступал талантливый опереточный артист Н. Ф. Монахов. Огромным успехом пользовался его номер — выступление певца Тряляляпина.

Популярность доставляла Шаляпину немало хлопот. Фотографы бойко торгуют его портретами, огромными тиражами выходят открытки, изображающие его в жизни и в ролях. Газеты и журналы публикуют карикатуры, шаржи, зарисовки, интервью артиста и репортажи о нем.

Есть как бы два Шаляпина. Один — реально существующий: вдохновенный артист, требовательный художник, отец семейства, обаятельный собеседник, желанный гость театральной богемы. И второй — мифологический, придуманный газетчиками и обывателями в соответствии с их представлениями о звезде, о присущих ей капризах, скандалах. Когда нет сенсаций и даже повода к ним, их придумывают, украшают подробностями, запускают в оборот, распространяют. И вот газеты пестрят сообщениями: Шаляпин пишет музыку «под Мусоргского», сочиняет оперу «Анатэма», беспробудно пьет, назначен послом в Китай и прочее. Артисту приходится опровергать нелепые выдумки, они усложняют жизнь, искажают репутацию. «Помилуйте, господа, — пламенно обращается певец к репортерам через газету, — можно ли так врать на живого человека… Я бы очень просил тех господ, которые про меня желают писать, оставить мою частную жизнь в покое и говорить лишь о моей сценической деятельности… Газеты выражают мнение общества, они не должны писать небылиц — ведь интерес должен заключаться в том, как поет артист и как он занимается своим искусством, а не в том, почему он ходит в баню по субботам, а не по пятницам».

В интервью «Биржевым ведомостям» Шаляпин возмущался бесцеремонностью публики, сетовал на то, что назойливые поклонники не дали ему спокойно пройтись по Летнему саду. «Даже в большом городе нельзя смешаться с толпой, скрыться от почитателей таланта. Дайте мне спокойствие вне сцены!» — взывал певец.

Но требовательная публика упорна. Она хочет, чтобы ее голос был услышан артистом, и часто искренне наивна в своих признаниях. Письмо юных поклонниц трогает своим простодушием:

«Премного-много-много обожаемый Шаляпин!

Наконец-то наша мечта осуществилась! Мы были 24-го ноября на „Фаусте“ с участием нашего чудного Шаляпина. Если бы Вы знали только, в каком мы были восторге!

Вы простите, что мы не умеем красиво выражаться, но Вы, ей-богу, так ловко играли и пели, что в некоторые моменты у нас прямо дрожь пробегала по телу и мы невольно прижимались друг к другу. Так иногда и кажется, что перед нами настоящий Мефистофель! Мы и теперь не можем вспоминать равнодушно Ваше лицо, Вашу фигуру в черном плаще перед церковью и еще этот ужасный хохот! Боже, а как Вы дивно пели, как ярко выражали значение каждого слова!.. Вот уж теперь мы знаем, почему все так хотят попасть „на Шаляпина“! Вообще всего, что творится у нас в душе, мы, при нашем скудном красноречии, не в силах выразить, но мы надеемся, что Вы поймете наш искренний восторг!

Да! К сожалению, мы не красноречивы (хоть и гимназистки VI класса), но, знаете, настолько сильное впечатление произвел на нас спектакль, что на другой день такая проза, как гимназия, привела нас прямо в ужас, и мы решили прогулять. Теперь у нас только и разговору, что о Вас! Мы так счастливы!

Бесконечно обожающие и уважающие Вас Маруся, Лёля и Лиза».

Неведомо, как сложилась судьба юных поклонниц Шаляпина. Зато известно, что их современник, киевский гимназист Михаил Булгаков, больше пятидесяти раз слышавший в театре «Фауста», свои впечатления от шаляпинского Мефистофеля запомнил надолго. Не зря же «булгаковеды» полагают, что сценический Мефистофель повлиял на образ Воланда в романе «Мастер и Маргарита».

Совсем иная «исповедь» в письме некоего С. М. Иванова — январь 1902 года. Она подтверждает мысль о «волшебной силе искусства», способного менять человеческие судьбы.