Максим Кравчинский - История русского шансона

В качестве примера приведу историю, описанную легендой советской эстрады Клавдией Ивановной Шульженко.

« Не могу не рассказать об одном случае, происшедшем весной 1942 года, — вспоминала певица. — Выступали мы в одной из частей Волховского фронта 24 марта, в день моего рождения. Работая на легендарной трассе „Дорога жизни“, концертируя по три-четыре раза в день, я так уставала, что и вовсе забыла о своем дне. И вот 24 марта вечером неожиданно пришел адъютант командующего армией и пригласил меня с товарищами в генеральскую землянку. Приходим… Накрыт стол. Первый тост — за Победу, второй — за новорожденную.

В. Ф. Коралли ( руководитель оркестра и муж К. Шульженко. — М.К. ) спросил у генерала:

— Как вы узнали о дне рождения Клавдии Шульженко?

Генерал, улыбнувшись, ответил:

— Моя разведка работает четко. — И вдруг с напускной строгостью спросил: — Что же это вы, друзья, одновременно обслуживаете нашу армию и фашистскую?

Мы опешили.

— Как… фашистскую?!..

— Да, да, — продолжал генерал, рассмеявшись, — я однажды слушал по радио из оккупированных городов Пскова и Новгорода концерт вашего джаз-ансамбля.

А дело было вот в чем. В первые месяцы войны, когда мы вместе с нашими войсками отходили от Выборга к Ленинграду, культработники воинских частей часто записывали наши выступления на пленку. Видимо, одна из пленок попала в руки врага, и мы стали жертвой фальсификации. Советские люди, слушая на оккупированной территории пленку, естественно, негодовали. Концерт начинался словами В. Ф. Коралли: „Мы счастливы, друзья, что сегодня выступаем для вас…“ И далее: „Для вас, истребителей ненавистных фашистских захватчиков, Клавдия Шульженко исполнит песню „Синий платочек“…“

В том концерте, который передавался по радио в оккупированных районах, заводилась довоенная пластинка „О юге“ — эту песню я вообще не пела в военных концертах. Слова же „истребителей ненавистных фашистских захватчиков“ убирались из пленки, вот и получалось, что В. Ф. Коралли обращается… к фашистам».

Так и журналист, писавший статью, мог в равной степени как быть осведомленным об истинном положении вещей, так и оставаться в блаженном неведении.

Версия была бы вполне основанной, если ни один нюанс — Савич не был простым советским «тружеником пера», мышонком сидящим за «железным» советским занавесом. Напротив, с 1924 года он жил в Германии, в 1929-м переехал в Париж. Печатался одновременно и в СССР и в эмиграции. С 1932 стал парижским корреспондентом «Известий», а затем и «Комсомольской правды». Два года, с 1937 по 1939-й, провел в Испании как фронтовой корреспондент ТАСС. В 1939-м вынужденно вернулся в Москву (его жену, уехавшую в 1936 году в СССР к умирающей матери, не выпустили обратно). Во время Великой Отечественной войны работал в Совинформбюро. Таким образом, Савич не просто имел доступ к самой разной информации, но, не исключено, что и пересекался с тем же Лещенко. С другой стороны, он мог, даже находясь в эмиграции, и быть страшно далеким от музыкально-ресторанных кругов, и элементарно ошибиться или передернуть факты в статье.

К тому же в море германской пропаганды нетрудно было утонуть даже сотруднику Совинформбюро. Об этом подробнее — строчкой ниже. А пока финальное предположение — журналист просто делал то, что ему говорили. После вынужденного возвращения в 1939 году из 15-летней эмиграции не мудрено было с ужасом воспринимать новые совдеповские реалии…

Давайте представим себе диалог О. Г. Савича с редактором «Комсомолки».

— Здравствуй, Овадий Герцович, мне тут в спецотделе одну программку занятную дали прослушать, льют, понимаешь, ушаты грязи на нашу родину, еще и песни распевают кабацкие.

— А кто пел-то?

— Эмигрант какой-то? Ты должен знать.

— А песню какую?

— «Чубчик»!

— «Чубчик»? Это Лещенко или Морфесси…

— Что за Морфесси? Не слыхал. А вот про Лещенко, этого «унтера недобитого», надо бы сделать текстик на «полосу», приходят, понимаешь, сигналы… Крутят его песенки фрицы день и ночь.

Теперь два слова о масштабах идеологической войны.

Слишком полноводным был информационный поток нацистов на оккупированных территориях, чтобы разобраться наверняка, что и где звучало. А. Окороковв монументальном исследовании «Особый фронт. Немецкая пропаганда на Восточном фронте в годы Второй мировой войны» свидетельствовал:

Согласно отчету руководителя восточного отдела Министерства пропаганды Германии доктора Тауберта на оккупированные территории СССР велись непрерывные передачи на 18 языках…Так, радиогруппа «Восток» имела главный передатчик в Риге и вспомогательные — в Каунасе и Минске. Радиогруппа «Украина» располагала передатчиком в Виннице…

Значительное количество станций работало и в других областях. Так, например, на территории Белоруссии действовала радиостанция «Голос народа», для населения Крыма вела ежедневные передачи радиостанция «Голос Крыма», размещавшаяся в Симферополе, и т. д.

Программа передач немецких радиостанций была фактически стандартной: до 6 раз в день — последние известия, сводки германского командования и чтение статей из оккупационных газет; 3–4 раза в день — концерты и записи на грампластинках.

…О важности использования армейских радиосредств свидетельствует указание Верховного командования германских войск, разосланное на места в мае 1942 года. В нем отмечалось: «Немецкие войска, участвующие в военных операциях на Востоке, а также находящиеся в тыловых оккупированных районах, могут себе представить, как важен для дальнейшего ведения войны максимальный охват населения политической пропагандой. Одно из средств для проведения этого мероприятия — слушать радиопередачи на русском и украинском языках, которые передаются из Берлина целым рядом радиостанций… Поэтому необходимо учесть, что вся находящаяся в распоряжении части радиоаппаратура в те часы, когда она не используется для служебных целей, должна применяться для агитации населения».

Мог ли Савич ошибиться? Или даже сознательно передернуть факты? Без всяких сомнений. Такие вещи встречались в советской печати многократно: в 60-е ангажированные борзописцы, отслушав пару затертых бобин, вешали всех собак на Владимира Высоцкого, приписывая ему песни в исполнении Аркадия Северного или Александра Галича; или, обнаружив при обыске папку самиздата со стихами, печатали рифмы Бобышева и Рейна под именем Бродского.

В начале 80-х, на волне «бума» Вилли Токарева, любой эмигрант с кассеты автоматически становился им…

— Кто поет? — Токарев.

Обычный гражданин, не меломан, разве вслушивается в обертоны? Нет. И Савич, я убежден, не являлся исключением. Отсюда абсолютно непроверенный, но идеологически выверенный (и, по сути, для военного времени верный) материал «на злобу дня».