Олег Мухин - Pink Floyd: Кирпич к кирпичу

Ангус МакКиннон

ФИЛИПП КОНСТАНТАНИ: Почему ты упорно сторонишься прессы и средств массовой информации?

РОДЖЕР УОТЕРС: Я только что давал интервью французскому радио, примерно полтора месяца назад, и это напоминало фарс. Потому что им не было интересно. Не было ни одной обоюдоинтересной темы.

ФИЛИПП КОНСТАНТАНИ: Как ты реагируешь на критику?

РОДЖЕР УОТЕРС: Эмоционально. Я расстраиваюсь, когда люди критикуют меня.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Является ли для тебя процесс записи способом ответить на эту критику?

РОДЖЕР УОТЕРС: Возможно, я дойду до этой стадии. До сих пор я ищу критические высказывания, которые были бы действительно мне интересны, которые давали бы мне что-то. И я не думаю, что на самом деле обязательно вступать в диалог с рок-критиками… есть более интересные люди. Я несколько пресытился тем, что критики говорят обо мне. Это причиняет мне боль, так как я вижу — все описано в черно-белом цвете. Не люблю, когда на меня нападают. Даже если они не слишком далеко заходят.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Припоминаю, что ты очень резко высказывался о Сиде Барретте в том интервью для радио «Европа 1», что противоречит сказанному о нем в других интервью. Ты назвал его туповатым, пустым и неспособным к творчеству.

РОДЖЕР УОТЕРС: Неужели? Мое резкое высказывание объясняется тем, что мне надоели сплетни и слухи, распространяемые о Сиде. О нем даже не вспомнили бы, если бы Сид не добился некоторого успеха. Или если бы мы все ничего не добились.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Чем больше ты проявляешь «скромность», отказываясь идти на компромиссы со средствами массовой информации, тем более высокомерными они становятся.

РОДЖЕР УОТЕРС: Меня не волнует высокомерие рок-критиков. Они не являются посредниками между нами и публикой. Не думаю, что мы сами проявляем высокомерие по отношению к публике, и это как раз то, что меня волнует.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Зрители считают вас единым целым, в этом отношении вы отличаетесь от других известных групп. Работает ли это единство на обоих уровнях — на идеологическом и музыкальном? Или среди вас имеется лидер, который навязывает другим свои идеи?

РОДЖЕР УОТЕРС: Давай забудем об этом вопросе. Мне он совсем неинтересен. Ты знаешь ответ. Все его знают. В любом случае мы против лидеров.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Что оказало на вас влияние в начале карьеры? Почему вы решили повернуться спиной ко всем основным музыкальным течениям, к року и блюзу?

РОДЖЕР УОТЕРС: Мы никогда ни к чему не поворачивались спиной. Мы никогда не покидали мейнстрима. Это правда, что некоторые наши работы были непривычными, например «А Saucerful Of Secrets». Может быть, мы просто хотели уйти от системы повторяющихся 16 и 32 тактов и работать вместо того, чтобы «следовать в фарватере». То, что мы четверо слушали, то, что занимало нас, несомненно, было роком и немного джазом. Но раньше всех были Джонни Ходднес — очень крутой, понимаешь? — и Минкус… Все мы, разумеется, слушали приблизительно одни и те же вещи. Я был просто одержим Берлиозом в какой-то период.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Думаешь ли ты, что рок-н-ролл во многих аспектах — чересчур ограниченное средство самовыражения?

РОДЖЕР УОТЕРС: Этот вопрос предназначается тем, кто его играет. Ответ, вероятно, — нет. Слишком ограниченное для чего? Что люди на самом деле ищут в нем? Кто может ответить? Если разговор идет о средстве самовыражения, тогда самое большое, что ты можешь спросить, адаптировано ли оно. Совершенно неважно, ограниченное оно или нет. Что я не люблю в рок-журналистике — это склонность наделять события значимостью, отличающейся от той, какую они действительно имеют.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Собираетесь ли вы, как некоторые другие группы, совершить турне со стандартным оборудованием, обычной звуковой системой, без аудиовизуальных эффектов?

РОДЖЕР УОТЕРС: Не с «Pink Floyd». Это не имеет никакого смысла. Хотя, по правде сказать, такой близкий контакт с публикой, менее сложный, мне интересен. Дэвид тоже так считает. Возможно, мы совершим турне, но без «Pink Floyd». В прошлом Ник выступал отдельно, с любительской группой, выигравшей конкурс газеты «Melody Maker», вместе с Лори Алленом и другими.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Напрягает ли вас, что ваша музыка используется в качестве вставок или как музыкальный фон на телевидении?

РОДЖЕР УОТЕРС: Мне все равно. Это меня не волнует. Что я могу с этим поделать?

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Что ты думаешь о немецком роке? Думаешь ли ты, что «Pink Floyd» открыли путь и для него?

РОДЖЕР УОТЕРС: Я знаю очень мало о немецком роке. Я его не слушаю. Немного слышал «Kraftwerk», недавно по радио. Звучит скучно. Возможно, мы открыли путь для всех них — «Tangerine Dream» и прочих… Если бы мы не достигли успеха, они, вероятно, не взялись бы за это. Не было бы ни одного сражения на этом фронте…

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Почему в Америке успех к вам пришел позже, чем в других местах?

РОДЖЕР УОТЕРС: Потому что американцы больше всех подвержены влиянию толпы.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Каков твой идеал — сочинять музыку в студии или иногда отважиться и сочинить ее на сцене?

РОДЖЕР УОТЕРС: Дело в том, что мы много гастролировали в прошлом году. К тому же я чувствую себя лучше дома, в студии. Вдобавок у меня было довольно скверно на душе весь этот год, и студия подходила мне больше, поскольку это замкнутое пространство. Однако я не буду чересчур обобщать.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Снова мы затрагиваем старую тему: ваша музыка очень сложна, потому что она во многом состоит из электронных эффектов, и лучшая ее часть записывается в студии, где вы можете использовать максимум технических средств.

РОДЖЕР УОТЕРС: Понимаю, к чему ты клонишь. Ты собираешься убедить меня в том, что «Pink Floyd» — это космический рок. Ты отлично знаешь, что это чушь. Только две-три флойдовские песни имеют отношение к научной фантастике. Критики постоянно затрагивали эту тему, так как они не могли классифицировать нашу музыку. Конечно, «Saucerful Of Secrets» — это композиция, относящаяся к научной фантастике. «Astronomy Domine» — также и, несколько преувеличивая, — «Machine»… ну и что? Они все классифицированы как космический рок, именно так.

Это избавляет критиков от необходимости присмотреться получше, чтобы увидеть, о чем на самом деле там сказано.

ФИЛИПП КОНСТАНТАЙН: Почему женщины и любовь — довольно редкие темы в твоем творчестве? Единственная песня о любви, которая приходит мне в голову, — это «Wish You Were Here».

РОДЖЕР УОТЕРС: Да, это действительно песня о любви, однако она очень общего и теоретического характера. Если бы меня подвергли психоанализу, мой психиатр ответил бы тебе, почему я не пишу песен о любви. Фактически я сочинил еще одну или две такие песни, но они не личного свойства. Я никогда не говорю о любви, наверное, потому, что я действительно не знаю, что такое любовь. Я уподобился человеку, у которого с 16 лет была постоянная любовная связь и который потом, спустя 15 лет, порвал ее. Что я могу сказать о любви, что она такое? Чтобы писать песни о любви, ты должен быть уверен в своих чувствах; может быть, я сейчас и смог бы написать о любви, но только для себя лично, не для «Pink Floyd».