Дитер Болен - За кулисами

То, что Мишeль — чистокровная мама, было видно по тому, как близки ей были чувства и слезы кандидатов. Невозможно забыть ее участие в вытье Даниеля Кюбльбека, когда выбыла Грасия:

«Я больше не буду смотррррррреть на это!» — сказала она, глубоко обиженная, с напряженным видом. Мы удивленно посмотрели друг другу в глаза (нам, неотесанным тевтонским колодам, разумеется, недоставало итальянских материнских генов). Мишeль, профессионалка, просто взорвалась от эмоций.

Но, слава Богу (а то я уже начал беспокоиться), через две минуты, за кулисами и без камер, Мишeль снова полегчало. Шуточка налево, прикол направо. Гы–гы–гы. Га–га–га.

Да–да, Эросу, должно быть, безумно жаль, что он потерял такую чудесную мать и жену.

«Впрррррочем, Дитерpрррр», — заявила Мишeль, не дожидаясь, пока я спрошу, — «мне не нужны деньги Эрррроса! В общем, от Эррррррроса я совсем не хочу денег! Деньги? Я? От Эррррроса? Нет–нет!»

Если поблизости оказывался репортер, она продолжала на кристально чистом немецком: «…никаких–алиментов–никаких–алиментов–никаких–алиментов-никаких–алиментов–никаких…»

«Разве не здорово?» — спросил я Эстефанию, преисполненный искреннего восторга, — «Наконец–то хоть одна женщина, которая знает, как надобно поступать! Которая не пытается поживиться за счет мужчины!»

Несколько недель спустя мы с Эстефанией отправились поесть с парой человек из BMG (кстати, у Эроса тоже договор с этой фирмой). Я снова восторгался тем, как, по–моему, это здорово, что Мишeль ведет себя так скромно и так прилично.

«Ну», — заявил мне один из них, — «голому в карман не залезешь! Мишeль ничего не хочет от Эроса, потому что у него ничего нет. Он провел несколько рискованных коммерческих сделок, которые прошли неудачно. С той поры у Эроса с финансами туговато».

«И кроме того», — пояснил мне другой, — «ты только приглядись, Дитер! Эрос в Италии национальная святыня. Мишeль точно знает, что она не может обчистить его карманы. Тогда ей конец. Она может распрощаться со своей работой.

«Знаешь», — как–то раз отвела Мишeль Эстефанию в сторонку, — «нужно быть самостоятельной, ты все вррррремя должна ррработать над своей карррьерррррррой! Я всегда хотела, чтобы люди видели во мне Мишeль Г., а не жену Эрррроса! Ш–ш–ш-ш–ш–ш! Знаешь что? Я наррррочно всегда отпускала его одного на вечеррррринки!»

Да–да, дорогая Миши! Ты действительно себе на уме. Это тоже здорово. Ну погоди, погоди, только попробуй еще портить характер моей маленькой Эстефании. Тогда бум! Она останется дома.

P. S: недавно в одном из интервью ты поведала, что я во что бы то ни стало желаю записать с тобой новый CD. Знаешь что, ты, мелкая хулиганка? Я своим ушам не верил. Потому что во время этого разговора между нами я отсутствовал.

2002

Ровно в 11 часов каждый вечер мы с Эстефанией поднимемся на второй этаж и идем бай–бай. Если только я не занимаюсь своими добрачными обязанностями, или Эcтeфaния делает себе маникюр. Тогда мы идем спать в 23 часа 3 минуты.

27 августа 2002 года, в тихую летнюю ночь, мы немного посмотрели «Темы дня» с Носом — Ули Викертом. В тот вечер он взял за рога проблему орнитологического секса:

«Муки аистов в Эльзассе — французские аисты спариваются слишком часто!»

Такой серьезный человек, разумеется, должен интересоваться птичьим разумом. После этой просветительной передачи мы отправились на боковую.

летняя жара на вилле Розенгартен — всегда большое испытание. Ведь мы с Эстефанией — жуткие трусы, я — второй трус, а она — главная трусиха, и мы ужасно боимся всего, что может внушать страх: убийцы с бензопилой, беглых фетишистов–любителей человеческих внутренностей и чокнутых головорезов–мародеров. Между делом стоит упомянуть: постоянной подпиткой наших страхов стало то, что через три дома от нас находится больница для лечения психических заболеваний.

Поэтому мы установили сигнализацию.

Но эта сигнализация работает только тогда, когда все окна, двери и люки плотно задраены. Но как будто одного этого недостаточно, чтобы сделать из спальни гриль, ко всему у меня еще и аллергия на кондиционеры. Не проходит и тридцати секунд, как у меня промеж глаз и возле носа все начинает зудеть, как будто там поселились муравьи. Потому–то в своем родном кельнском отеле «Хайят» я заставляю трех техников плясать вокруг меня до трех часов ночи, пока они не отключат идиотский вентилятор. Все шоферы Германии ненавидят меня, потому что они прилипают к своим кожаным сидениям и погибают страшной смертью. Но у меня правило: либо уберите кондиционер, либо я уберусь.

Но, собственно, с моим страхом не всегда было так: во времена Наддель, к примеру, у нас постоянно был «день открытых дверей» — все окна были открыты настежь. А по ночам я даже забывал запереть входную дверь. Причина кроется в том, что Наддель вообще не знает слова «ужас». Она смотрит «Фредди Крюгер — бойня в пансионе для девочек», а потом бросает на сковороду котлетку. Она всегда уводила меня из моего мира труса.

И еще одному обстоятельству я был обязан тем, что чувствовал себя уверенно и не боялся нападения: судьбоносной встрече в главной гамбургской дискотеке «Контор».

Однажды вечером, пять лет тому назад, со мной заговорил незнакомый парень — очень приятной наружности, с волосами и фигурой в точности как у меня.

«Слушай, мне надо кое–что тебе рассказать!» — осклабился он широкой улыбкой.

А я ему: «Ну, тогда я весь внимание». Ведь на вечеринках мы рассказываем всевозможным людям все, что только возможно.

«Ну, раз уж тебе это интересно», — донесся сдержанный ответ, — «я и есть тот самый, кто устроил все эти нападения на твой дом в Квикборне».

Надобно вам знать, что в 1991 году в Квикборне меня грабили три раза кряду. В первый раз нас с Наддель усыпили газом. Когда мы наутро проснулись, мебели и след простыл. Во второй раз воры использовали наш отпуск на Мальдивах, чтобы очистить нашу хату. А в третий раз они измолотили сотней ударов ножом шины, обивку и капотмоего новенького, прямо с иголочки, 500‑го Мерседеса, — так их разозлила система блокировки колес.

«А, ты просто лжешь!» — я отмахнулся от парня, ибопринял его за болтуна, который просто захотел поважничать.

«Да… ну… раз ты так считаешь…», — донесся спокойный ответ, — «… но ведь ты еще помнишь свои… Картье? Там не хватало синего рубина, которым их заводят… И обложки CD все были исписаны. Что–то типа «Клевый припев» или «Гитара во второй строфе — просто класс». Из–за этого были проблемы, пришлось загнать весь хлам за бесценок…»

Ошеломленный, я жадно хватал воздух. Это были знания, которымимог обладать лишь грабитель.