Евгений Браудо - Любовь и смерть

Тристан и королева осуждены на смерть [5] Изольду король приговаривает к тому, чтобы она сделалась наложницей отверженных всем миром нищих, прокаженных. В их объятиях она найдет свою смерть. Ничего более отвратительного не знает средневековая поэзия. Даже грубый Бероль и тот с негодованием открещивается от всех этих ужасов. , но после невероятных усилий им удается бежать в дремучий лес Морруа, где и проводят они счастливую идиллическую жизнь. Однако и здесь их счастие было недолговечно. Король Марк во время охоты случайно нашел их грот любви [6] Прекрасное описание этого грота у Gottfried'а «Die Minnegrotte». См. Tristan und Isolde (стих. обраб. Hertz'а) изд. 1909 (Cotta), p. 241. . Он может убить беглецов, но, тронутый их безмятежной жизнью, прощает их… Тогда Тристан решился, для спасения своей возлюбленной, покинуть Корнуэльс. Сначала он отправился к королю Гавойю, в Шотландию, потом – в Бретань, к герцогу Хоэлю. Его жизнь протекала там среди могучих подвигов. Много лет провел Тристан в непрерывных трудах, Изольда не давала о себе никаких вестей. И вот, усталый, он решился взять в жены Изольду белорукую, которую предложил ему в награду за военную помощь бретонский герцог [7] Тот же мотив намечен и в Götterdämmerung: Gutruna и Brunnhilde – две Изольды. Вагнер был знаком с Тристаном раньше, чем он закончил свою тетралогию. На мысль о связи между Тристаном и Зигфридом его навела интересная работа Kurz'а и его рассуждения über den wahren Zusammenhang aller Mythen. Cp. также Mittheоlung an meine Freunde и epilogischer Bericht (Ges. W. B. VI). . Но в брачную ночь вспомнилась ему белокурая Изольда и все очарование её любви, и эти воспоминания удержали его от объятий Изольды белорукой. Смертельно тоскуя, он еще раз отправился в Корнуэльс и под видом юродивого [8] Этот эпизод средневековой легенды – придуманный поэтами XII века – прекрасно разработан в драме Е. Hardt'а «Tantris der Narr», а эпизод с Изольдой «белорукой» у E. Lucca в романе Isolde Weissnand. опять удалось ему проникнуть в комнату королевы. Изольда долгое время не хотела узнать его… Однако, вскоре Тристана с позором выгнали из дворца короля Марка, и он вновь возвратился в малую Бретань, в Кархэ. Здесь в одной из бесчисленных битв, которыми так богата жизнь героя, он получил тяжкую рану. Чувствуя смертельную боль и тоску, Тристан отправил своего товарища Кахердина в Корнуэльс – призвать к его ложу белокурую Изольду, которая одна может исце; лить его [9] Надежда Тристана на исцеление через знахарство напоминает предание о смерти Париса. . Он уговорился с другом своим, что тот подымет на корабле черные паруса, если Изольды с ним не будет, и – белые, если она согласится приехать [10] * * * . Когда вдали показались белые паруса, об этом передали белорукой Изольде, сторожившей обратный приход корабля в Бретань. Ревнуя, она поторопилась сказать умирающему Тристану, что корабль вернулся с черными парусами. Тристан грустно опустил голову и умер. Изольда нашла только труп Тристана. Тогда она ложится рядом с ним и умирает тоже. А король Марк, узнав о том, что ни Тристан, ни Изольда неповинны в своем прелюбодеянии, велел похоронить их трупы по обе стороны церковного придела.

[11] Здесь ясно можно проследить примесь античных мотивов: общеизвестного предания о Тезее и Егее. У Вагнера в 3-м акте сохранен этот мотив; только парус заменен у него флагом. Таким образом объясняется непонятный с первого взгляда вопрос Тристана: А флаг, флаг? И ответ Курвенада: Флаг радости на вымпеле, веселый и светлый… (Дело идет, очевидно, о белом парусе). В последнем эпизоде Тристана причудливо сплелись между собой мотивы древней Кельтской саги с античными и даже – восточными мотивами (см. А. Cleather B. Crump. Tristan und Isolde).

Из могилы Изольды вырос розовый куст, а из могилы Тристана виноградная лоза. Они крепко обвились друг около друга и с той поры, неразлучно вместе, растут над могилами тех, кого погубили чары любовного напитка.

Вот то первоначальное, общее содержание, которое встречается во всех отрывках, отдельных эпизодах и больших поэмах средневековья, рассказывающих историю Тристана и Изольды. Начиная с XII века, история Тристана и Изольды становится темой старо-французской поэзии. Вскоре она получает более широкое распространение. Французская поэма о Тристане переводится на многие языки и подвергается разнообразнейшим переработкам. Поэты XII и XIII веков вплели в эту фабулу пестрые нити отдельных эпизодов, и пышная разработка их поэм временами искажает основной мотив легенды, печальный и суровый. Все же в целом, сказание о Тристане отличается от всех рыцарских романов трагическим пафосом. Наслаждение любви искупается тяжелыми муками и ведет, в конце концов, к смерти.

В первой половине XIX столетия, благодаря увлечениям немецких романтиков, любовь Тристана и Изольды пробуждается к новой жизни. За обработку этой темы берутся большие художники и глубокие исследователи поэзии средних веков. Но никто не проник в нее глубже, чем Рихард Вагнер. Он первый выявил вечный трагизм любовных экстазов, первый сознательно сопоставил любовь и смерть в драматическом действии, – тему, которую совершенно инстинктивно разрабатывала поэзия XII и XIII столетий.

Любовь и смерть… Сквозь беспечную улыбку труверов на нас глядят печальные глаза старой первоначальной саги, вдохновившей их творчество. Проникновенно серьезные слова и трагический подъем Вагнеровской драмы гораздо ближе к характеру древнего сказания, чем пестрая и болтливая поэма Готфрида Страсбургского, знакомство с которой послужило для Вагнера поводом к созданию «Тристана». В одном из своих писем он говорит, что при первом знакомстве с «Тристаном» Готфрида он испытал какую-то неудовлетворенность и даже враждебное настроение к страсбургскому поэту. Это понятно. Вагнер стремился, прежде всего, перевоплотить то вечно-ценное – инстинктивную мистику любви – что лежало в основе средневекового эпоса. Только большая интеллектуальная работа, направленная к тому, чтобы исключить из поэмы все случайное, связанное исключительно с мировоззрением рыцарства XIII века, дала ему почувствовать мировую силу и правду основного мотива повествований о любви Тристана и Изольды, и только в таком просветленном виде старая легенда вновь заговорила общечеловеческим языком в партитуре музыкальной драмы.

Знакомство с поэзией XIII-го века во Франции убеждает нас в том, что тема любви и смерти не соответствовала настроениям этой поэзии. Легенда о Тристане и Изольде – иного не французского происхождения, и труверы только восприняли ее и явились её добрыми хранителями. Без них прекрасное предание исчезло бы бесследно, как исчезли из памяти человечества другие родственные ему легенды. В основе предания о Тристане и Изольде лежат северные кельтские мотивы (ее родина северная Британия), которыми отчасти проникнута средневековая литература. Поэзия любовного трагизма обязана своим расцветом тому поклонению женщине (отзвуки матриархата), которое характерно для кельтов. Правда, тема о роковой любви была знакома и античной поэзии, и французской, и германской (ведь Троянская война велась из-за Елены, а спор между Брунгильдой и Кримгильдой вызван ревностью), но нигде прежде любовь не трактовалась, как содержание целой жизни, как новый мир чувств, обязанностей и прав, как источник всеобъемлющего экстаза. Вместе с «Тристаном» в европейскую литературу входит новая мысль «о том роковом начале любви, которое возвышает ее над всеми законами и являет как бы очищенной страданиями, освященной смертью… Это одна из формул идеала, возносящего человека над действительностью, ибо многообразные противоположные виды этого идеала – только различные проявления упорного вожделения человека к счастью» (Gaston Paris).