Юрий Холопов - Введение в музыкальную форму

Термин «облик» (а через него и его смысловое ядро «лик») уцелел в качестве обозначения понятия «[музыкальная] форма» в одном из славянских языков – сербскохорватском. В нем вообще нет слова форма в общеевропейском смысле – на его месте фигурирует термин «облик» 29 29 В македонском языке «обличи» – придавать форму. В польском «форма» – также «postać» (сходно с «русскими» «станицами» у Коренева?), в технике – «wsór» (как «вид»). В чешском и словацком помимо «формы» есть и «tvar», «podoba» (то есть «сотворенное», «подобие»). . Морфология в грамматике называется: «наука об облицима»; формовать – «óбликовать». Тот же термин применяется и для обозначения музыкальной формы 30 30 См.: Peričić V., Skovran D . Nauka o muzičkim oblicima [Наука о музыкальных формах]. Beograd, 1966. Славянские термины из этой книги – elementi oblika, oblik pesme (= песенная форма: dvodelna pesma, trodelna pesma), složena trodelna pesma, polifoni oblici, oblic luca и т. д. .

Так как в остальных славянских странах термин «облик» не принят, а основное место занимает «форма», он сам по себе большого значения не имеет. Но важен процесс развития смыслового содержания, придающего различные оттенки понятию «форма» в описанных контекстах. Особенно примечательна эволюция того позитивно-ценностного смысла «формы», который к изначальным значениям материальной, телесной «красоты», «миловидности» прибавляет что-то от рядом идущего развития духовной жизни человечества со времен Платона и Аристотеля (когда «духовное» – не просто художественное или – деятельность сознания, но культ святыни в душе; когда святое, священное – не почитание стихий, но трансцендентное миру, как иконы – не «картины», а чаша – не чашка, из которой пьют, соответственно и музыка вместе с «музыкальной формой» – не «художественные образы в звуках»; когда осуществляющая эту трансцендентность вера – видение здешнего мира не отсюда, а «оттуда», из вечности и одухотворенной мировой гармонии).

Итак, музыкальная форма есть объективация, реализация существа музыки как искусства звуков. Коренное специфическое качество музыки-искусства обнаруживает две синонимически присущие музыке сущностные субстанции:

Таким образом, коренное свойство существа музыки как формы сливает воедино две первичные категории, упрощенно – ВРЕМЕНИ и ЧИСЛА. То, что музыка-идея при переведении ее из возможности в действительность и включении в жизнь-реальность, обнаруживает фундаментальные философские проблемы, не есть некая методологическая установка теории музыки, но всего лишь элементарный ответ на вопрос о первых основаниях теории музыкальной формы, то есть на ближайший, следующий вопрос после определения и разъяснения понятия и его интеллигибельного контекста.

По-видимому, этот ответ не абсолютен, а действителен в рамках какой-то культурно-исторической «плиты». Причем нет ясности в том, открывает ли «плита» просто путь далее, навсегда уводя от пребывания на какой-то предшествующей ступени эволюции, или же данная «плита», на которой мы все находимся (из-за чего данная стадия эволюции должна абсолютизироваться), – лишь одна из больших ступеней какой-то сверхлестницы мировой истории. Не вдаваясь во вполне бесполезную футурологию, нельзя вместе с тем не видеть и относительности (а не абсолютности) границ культурно-исторической «плиты», которой принадлежит само наше мышление как форма сознания. Где-то в VIII–VI века до Р. Х. началась «наша эра» 31 31 К. Ясперс назвал этот рубеж «осевым временем» ( Jaspers K . Vom Ursprung und Ziel der Geschichte. München, 1949. S. 19). Возле него относительно одновременно выступили в своих странах Конфуций, Будда, Заратуштра, иудейские пророки, римский царь Нума Помпилий, философы Эллады как реформаторы стихийно сложившихся прарелигий. . Открывшиеся первым греческим философам основы каузального, дискурсивного мышления (с системами понятий и фиксацией системности в текстах) остаются таковыми и по настоящее время, несмотря на настойчивые попытки выйти за его пределы. В рамках этой системы мышления остается и концепция основ музыки, осуществляемой посредством дискурсивно выверенной сетки ступенчатых высоторяда и длиноряда звуков. Оперирование же нерасчлененным полем-потоком становления и сегодня, после многих опытов интуитивной, то есть внедискурсивной, музыки есть нечто дополнительное, чем мы не можем заниматься в работе, посвященной классическим формам. Последние представляются высшим достижением развития на пути рационально выверенного дискурсивного звукового мышления. Для обозначения его в отношении культурологической типологии возможен термин «Abendland» – «западная» культура.

Наилучшей теорией, трактующей основные категории музыкальной формы – как раз времени и числовой размеренности – является научная концепция, выдвинутая в 20-е годы ХХ столетия крупнейшим философом «серебряного века» А. Ф. Лосевым в книге «Музыка как предмет логики» (1927).

То, что музыка есть искусство звука во временнóм развертывании, было известно давно. Еще в концепции Августина глубоко обоснована идея гармонически размеренного времени, движение в котором есть музыка 32 32 Augustinus Aurelius . Musik. 3.Aufl. Paderborn, 1962. , причем сама эта формулировка уже не была новостью: Musica est scientia bene modulandi («Музыка – это наука ладно размеренного пения»). Верный подход к объяснению временнóй природы музыки требует возвышения над обыденными представлениями о времени. Время не есть движение (ибо понятие движения уже предполагает наличие категории времени; в музыке движение мыслится расчлененным, прерывным, при двух или более одновременных движениях – разнотемповым, тогда как время непрерывно и единотемпово). Время не есть и мера движения (ибо мера измеряет пройденный во времени путь, а не само время). Не есть время и некая вещь. Оно и не психологическое состояние. Время должно быть описано в последнем обобщении как нечто вневещное и внесубъектное.

Для своего определения время диалектически предполагает вневременное. Время есть некое дление, и для своего отличения от «не-времени» предполагает коррелятивную категорию чего-то недлящегося – неизменного. Если бы его не было (то есть если бы всё было только изменением), то нельзя было бы ни отделить один момент времени от другого, ни найти само то, что длится. Например, сказать, что человек сначала был ребенком, потом стал взрослым, далее стариком, можно только при том обязательном условии, что человек этот – один и тот же; а если бы он превращался во что-то другое, нельзя было бы говорить и об изменении 33 33 Лосев А. Ф . Музыка как предмет логики. М., 1927. С. 166. . С другой же стороны, конечно, если бы во всем была только неизменность, то проблема времени тогда вообще отпадает. Следовательно, «время есть объединение длящегося с недлящимся» 34 34 Там же. С. 156. .