Владимир Гриньков - Плач палача

– Ну? – сказал Паша. – Принес?

Матвеев поднял голову.

– Принес. А ты где пропадаешь?

Паша присел на стул.

– С новеньким беседовал, – сказал он. – Из восьмой палаты. Он, кажется, философ.

Матвеев нарезал колбасу и протянул нож Паше:

– Хлеб порежь.

Порывшись в столе, он извлек два стакана.

– Витку будем звать? – спросил Паша.

– Ей нельзя, она сразу потом засыпает.

– Слабая баба, – согласился Паша.

Матвеев открыл бутылку и разлил водку по стаканам.

– А этого прощелыгу я буду вместе с Родионовым лечить, – сказал Паша. – Я из него дурь-то выбью.

– Это ты о ком?

– О новеньком.

– Чего ты на него взъелся? – удивился Матвеев. – Чем он тебе успел насолить?

– Он думает, что он человек, – сказал Паша. – Я ему докажу, что он ошибается!

Он пристукнул кулаком по столу. Лампочка под потолком ярко вспыхнула и погасла.

– Тьфу ты! – в сердцах сказал Матвеев. – Стучать-то полегче надо.

– Может, ее просто подкрутить?

– Перегорела она – что там ее крутить.

– Я посмотрю все же, – сказал Паша. – Стаканы убери со стола – переверну ненароком.

Матвеев слышал в темноте, как Паша залез на стол.

– Подожди, – сказал он. – Я хоть дверь открою, чтобы тебе было светлее.

Он, осторожно ступая в темноте, пошел к дверям, но не успел дойти, потому что сзади громко щелкнуло и что-то большое и грузное обрушилось на пол. Матвеев рванул дверь и обернулся. Паша лежал на полу, задрав ноги на стол.

– Что там у вас? – спросила Вита.

– Паша! – позвал Матвеев. – Паша! – Он склонился над лежащим на полу человеком.

Рот Паши был приоткрыт, и тоненькая темная струйка побежала из уголка рта.

– Вита! – крикнул Матвеев, распрямляясь.

Медсестра появилась в дверях.

– Помоги мне, Вита. Его надо вынести на свет.

– Что с ним?

– Не знаю. Его, кажется, током ударило, и он упал со стола.

Они вынесли Пашу в коридор и положили на пол. Матвеев рванул рубаху на Пашиной груди.

– Я сама посмотрю, – сказала Вита, отстраняя его.

Матвеев отошел к окну. Фонарь на улице высвечивал кусочек пустынной дорожки. В пятне света кружился снег. Шум за спиной заставил Матвеева оглянуться. Вита распрямилась над телом Паши и смотрела на Матвеева широко раскрытыми глазами.

– Ну? – спросил Матвеев.

– Он умер, – прошептала Вита и попятилась. – Он убился.

Тело Паши так и пролежало всю ночь в коридоре. Его накрыли простыней и оставили лежать до утра. Вита ушла в соседний корпус: ее всю трясло, и она никак не могла успокоиться. На все палаты остался один Матвеев. Он сел за стол Виты и долго сидел, бездумно глядя прямо перед собой, пока его не сморил сон. Он положил голову на стол и заснул. Лампы в коридоре были погашены, горела только одна – на столе дежурной сестры.

Среди ночи дверь восьмой палаты открылась. Баклагов вышел в коридор, осмотрелся. Убедившись, что здесь никого нет, кроме спящего Матвеева, он подошел к укрытому телу и приподнял край простыни. Лицо Паши заострилось, и чем-то он сейчас напоминал воробья. Баклагов долго рассматривал его, потом накрыл простыней и скрылся в палате. Больше в эту ночь он в коридор не выходил.

Утром покойника увезли. Милицейский капитан, хмурый и неразговорчивый, составил какие-то бумаги и дал подписать их Вите и Матвееву. Матвеев подписал сразу, не читая, а Вита пыталась прочитать, но неожиданно разрыдалась и подписала, не дочитав. Капли ее слез капитан молча смахнул рукавом своего кителя. Доктор Родионов стоял в стороне, кусая губы.

– Где у вас приемный покой? – спросил капитан. – Там вчера наш работник шапку свою забыл.

– Лейтенант, что ли? – вспомнил Матвеев. – Тот, что вчера нам больного привез?

– Да, – сказал капитан и потер глаза рукой. – Тот самый.

– Я провожу вас, – сказал Матвеев.

Они вышли на улицу и направились к соседнему корпусу.

– Он на стуле ее оставил, – сказал Матвеев. – Когда он уже уехал, я заходил туда и видел, что она лежит.

Шапка с кокардой так и лежала на стуле.

– Я забираю ее, – сказал капитан дежурному врачу.

– Забирайте, – пожал плечами врач. – Пусть не забывает в следующий раз.

– Он уже никогда ничего не забудет, – сказал капитан. – Он застрелился вчера.

Врач вздрогнул и поднял глаза на капитана.

– Как… застрелился? – спросил с запинкой Матвеев.

– Небрежное обращение с оружием, – сказал капитан. – Сдавал пистолет после дежурства, а в стволе оставался патрон.

Он взял шапку лейтенанта в руку и вышел.

– Надо же, – пробормотал врач. – Совсем молодой был. Ты видел его вчера?

– Видел, – сказал Матвеев. – Он больного привез.

– Да, – кивнул врач. – Он еще ему наподдал здесь немного, кажется.

Спустя полчаса Матвеев встретил Баклагова в коридоре. Он уже было прошел мимо, потом, словно что-то вспомнив, сказал Баклагову в спину:

– Погиб лейтенант, тот, который тебя вчера сюда привез.

Баклагов замер, но не обернулся.

– Застрелился он, – сказал Матвеев. – По неосторожности..

– Он бил меня вчера, – сказал Баклагов, не оборачиваясь, и пошел дальше.

Зачем он это сказал? Чтобы показать, что не простил?

Матвеев нагнал его и, схватив за плечо, развернул к себе лицом:

– А Пашу покойного, санитара нашего, ты тоже не простил после смерти?

– А я на него зла и не держал, – спокойно ответил Баклагов и осторожно высвободил плечо. – Нельзя зло держать – аукнется оно после.

– Меня, может быть, скоро выпишут, – сказал Коля. – Родионов сегодня сказал.

Баклагов повернулся к нему и посмотрел долгим взглядом.

– Да, брат, вот так-то, – сказал Коля. – Домой отправят.

– Ты работаешь?

– А как же, – Коля улегся на кровати поудобнее. – Я токарем на «Штамповщике» – знаешь?

– Знаю, – сказал Баклагов.

– А сам-то ты где работаешь?

– Нигде.

– А живешь?

– Нигде.

– Как это – нигде? Ты не местный, что ли?

– Не местный.

Коля приподнялся на локте:

– А «Штамповщик» наш откуда знаешь? Бывал там?

– Нет, – сказал Баклагов. – Я вообще первый раз в вашем городе.

– Ничего не понимаю, – замотал головой Коля.

– И я не понимаю, – спокойно сказал Баклагов. – Просто знаю про твой завод – и все. К нему шестым трамваем можно доехать, да?

– Можно, – кивнул Коля.

– А директорский кабинет у вас на третьем этаже. Так?

Коля лег на спину и рассмеялся.

– Да ты меня просто разыгрываешь. Ты был у нас на заводе.

– И у тебя в цеху есть собственный шкафчик для вещей, – продолжал Баклагов. – На дверце старый календарь висит: там рыбак с удочкой на картинке.

Коля перестал смеяться и лежал, глядя в потолок, мучительно о чем-то размышляя.

– Может, ты мне еще скажешь, за какой год этот календарь? – наконец спросил он.

– Там только две первые цифры видны, – сказал Баклагов после небольшой паузы. – Единица и девятка, а дальше пусто – оторван. Я же говорю – старый календарь.