Владимир Гриньков - Исчезнувшие без следа

Шаповал внезапно умолк, и они услышали, как кто-то с той стороны двери возится с кодовым замком. Щелкнула задвижка, дверь распахнулась, но этого мгновения Дружинину хватило, чтобы перемахнуть через кровать и упасть на пол. Теперь он лежал в узкой щели между кроватью и стеной и вряд ли мог быть обнаружен.

Вошедших было несколько. Дружинин видел только их ноги и определил – все мужчины, только одна женщина. Наверное, молодая. Ножки упругие и будто точеные. Очень хотелось приподняться и посмотреть ей в лицо, но это было невозможно.

– Здравствуйте. Как вы себя чувствуете? – Мужской голос, спокойный и уверенный.

– Спасибо, нормально. – В голосе Шаповала радости совершенно не ощущалось, судя по всему.

– Вы обедали?

– Еще нет.

– Вот и отлично.

– Ничего отличного не вижу, – буркнул Шаповал.

– Зато я вижу.

Старый, плешивый и очень желчный – таким Дружинин представлял себе обладателя этого голоса. Он один только и говорил, все остальные молчали.

– Я смотрел ваши сегодняшние данные. Они обнадеживают.

– Меня они обнадеживают уже давно, – раздраженно сказал Шаповал.

– Значит, мы с вами мыслим одинаково, – миролюбиво сказал голос. – Все готово?

Это, наверное, кому-то из сопровождающих.

– Да, – ответил другой голос.

– Пожалуйста.

Тишина, только слышен какой-то шорох. Снова голос «плешивого»:

– Возьмите шприц, Оля. – И затем: – Так, все в порядке. Через три минуты приступаем.

Наверное, сделали Шаповалу укол. Вот почему он их так не любит.

Пауза. Ноги всех вошедших неподвижны. Сгрудились у кровати, чего-то ждут.

– Пора, – опять голос «плешивого». – Вы меня слышите?

– Да, – ответил Шаповал.

– Давайте побеседуем с вами об операциях, в которых вы участвовали. Часто приходилось выезжать на задания?

– Часто.

– Уже привыкли? Не волнуетесь?

– Ну почему же? – спокойно сказал Шаповал. – Все мы человеки.

– Значит, все-таки есть страх?

– Не страх. Так – мандраж какой-то.

– А были ли какие-то операции, которые запомнились лучше других?

– Конечно.

– Расскажите о них.

– Одна из последних – в метро.

– А что там было?

– Мальчишка собирался подложить бомбу на станции «Белорусская».

– Это было очень опасно?

– Для пассажиров? – уточнил Шаповал.

– Лично для вас.

– Для меня – нет, конечно. И не такое случалось.

– Почему же вы этот случай выделяете?

– Террорист очень необычный. Нехарактерный. Тем и запомнился.

– Я-то думал, что дело в повышенной опасности…

– Нет, – сказал Шаповал. – Просто странная история – вот и запомнилось.

– А ваша последняя операция?

– Это когда меня зацепило?

– Да.

– И вспоминать не хочется.

– Почему?

– Потому что все очень бестолково было.

– Что именно бестолково? Сама операция?

– Не-е-ет, – протянул как будто в задумчивости Шаповал. – Поначалу все нормально шло, и даже удачно. Андрюха, молодчага…

– Андрюха – это кто? – уточнил голос «плешивого».

– Андрюха Дружинин, мой друг. Он спецподготовку проходил – по ведению переговоров с террористами – и одного из налетчиков там, в банке, «расколол» в два счета, мы даже не ожидали, если честно. Тот со страху едва не начал маму звать…

Было слышно, как Шаповал фыркнул.

– В общем, повязали мы его и в банк проникли тихо и без шума. И все вроде отлично шло. Потом мы срезали двух остальных налетчиков, а один из них – тот, который потом меня и ранил, – уполз. И дальше вот пошел настоящий бедлам.

Шаповал вздохнул.

– Рассказывайте, – ободрил его голос «плешивого». – Мы вас слушаем. Что вам в той операции не понравилось?

– Вот этот последний эпизод. Мы загнали раненого налетчика в комнату, откуда ему уже никуда выхода не было. Правило первое: блокируй его и не давай носа высунуть. А мы расслабились, дверь из-под контроля выпустили.

– И он на вас напал?

– Да. Выскочил и выстрелил.

– В вас?

– Нет, в Андрея он целился.

– В Дружинина? – уточнил «плешивый».

– Да.

– И вы это отчетливо видели?

– Если кто-то целится – траекторию полета пули я вам могу нарисовать еще до выстрела, – снова фыркнул Шаповал. – У меня за спиной шесть месяцев спецподготовки, между прочим.

– Так чего ж вы в таком случае под пулю полезли? Не ваша она была.

Пауза.

– Ну! – требовательно сказал «плешивый».

– Ты не «нукай»! – с непонятным Дружинину ожесточением сказал Шаповал.

И его собеседник тоже, наверное, опешил, потому что опять возникла пауза.

– А почему вы говорите мне «ты»? – поинтересовался наконец «плешивый».

– Потому что тебе, штатская крыса, ничего этого не понять.

– Дмитрий Григорьевич, достаточно! – произнес другой мужской голос, помоложе.

– Что там с ним? – Это опять «плешивый».

– Давление поползло.

Было слышно, как судорожно задышал Шаповал.

– «Штатскую крысу» я вам прощаю, – миролюбиво сказал «плешивый». – Но все-таки – почему вы под пулю бросились?

– Потому что друг он мне! – крикнул озлобленно Шаповал. – Дороже брата! Мы с ним всегда вместе башку под пули подставляем, и если с ним хоть что-то случится…

– Достаточно! – с беспокойством произнес «моложавый». – Хватит на сегодня, Дмитрий Григорьевич. Иначе у нас будут проблемы.

– Оля! Теразон внутривенно, два кубика! – распорядился «плешивый».

В его голосе прорезались раздражение и недовольство. Дружинин из своего укрытия видел, как один из посетителей палаты отошел от постели раненого и стал вымерять шагами расстояние от стены до стены. Наверное, это и был «плешивый» – Дмитрий Григорьевич. Старший здесь, как понял Дружинин. А Олины ножки приблизились, сейчас она делала укол. Колготки у нее были с мелким рисунком – что-то вроде крохотных звездочек. Если бы здесь не было так много людей, Дружинин непременно протянул бы руку и погладил эту ножку. Были бы визг и большая суматоха. Бедолага Шаповал от неожиданности, наверное, упал бы с кровати.

– Как он там? – осведомился из дальнего угла Дмитрий Григорьевич.

– Мерцание нормальное, давление стабилизировалось.

– Что ж он слабый такой? – сказал с досадой Дмитрий Григорьевич.

Ему никто не ответил, а он, наверное, ожидал ответа, потому что сказал после паузы резко и недовольно:

– Ну!

– Я думаю, у него нервная система износилась. Психоэмоциональная устойчивость никудышная…

– Толку не будет, ты думаешь?

– Он ни на что не годен уже, Дмитрий Григорьевич.

Их бесцеремонность потрясла Дружинина. Они обсуждали состояние Шаповала так, будто его самого здесь и не было. Дружинин готов был встать и сказать этим людям все, что он о них думает, но его останавливала необъяснимая бессловесность Шаповала. Если бы тот хотя бы слово произнес… Но он молчал. И несколько растерявшийся Дружинин ничего не решился предпринять.