Владимир Гриньков - Заглянувший в смерть

– Зря вы его забрали из больницы, не надо было этого делать. Ходить я к вам буду, конечно. Помогу, чем смогу. В обед сегодня вас устроит?

– Устроит, – кивнул я. – Вы время подскажите, я подъеду за вами на машине.

– В двенадцать приезжайте. Я уже обойду к этому времени всех своих постоянных пациентов и вернусь сюда. Сколько ему лет-то?

– Пятьдесят шесть.

Папрыкина опять вздохнула:

– Господи, ему же еще жить и жить.

– Как, по-вашему, это надолго?

Она пожала плечами.

– Будем надеяться, что не навсегда. К тому же вы должны быть готовы, что, даже придя в сознание, он не будет тем прежним человеком, которого вы знали раньше. Возможно, что за время, которое он находился в состоянии клинической смерти, в его мозгу произошли какие-то необратимые изменения. Он, например, может потерять память или утратить какие-то накопленные ранее навыки, да мало ли что еще может произойти.

– Вы говорите о клинической смерти – это когда у него сердце не билось?

– Да. Первые несколько минут после остановки сердца организм еще жив, он не погиб окончательно, хотя процесс разрушения уже начался. Речь идет об очень маленьком отрезке времени – буквально пять-десять минут. Это тот период, когда изменения в организме еще не приняли необратимый характер и можно спасти человека, заново запустив его сердце. Вот это и есть состояние клинической смерти. Строго говоря, в этот период человек еще не мертв.

– Но и не жив? – спросил я.

– Да, но его еще можно спасти. Если же время упущено, наступает смерть биологическая. Здесь уже ничего нельзя поправить.

– Но случаи такие известны – когда умершего человека оживляли, успевали оживить?

– Сколько угодно. Самый простой пример: человек утонул, купаясь в реке. Когда его вытаскивают на берег, он уже не дышит, но если ему делают искусственное дыхание, непрямой массаж сердца, он приходит в себя. Лишь бы все это делалось своевременно. Ваш случай сложнее. Что-то произошло с организмом вашего родственника, но что? Будем надеяться на лучшее.

Я привез Папрыкину в час дня. Тетя Глаша одиноко сидела на скамейке у подъезда.

– Как здоровье дяди? – поинтересовалась она.

– Пока без изменений, – сказал я.

У двери я позвонил, но никто не открыл нам.

– Странно, – сказал я, отвечая на немой вопрос Папрыкиной. – Тетя Таня должна быть дома. Не оставит же она мужа без присмотра.

Порывшись в карманах, я нашел ключ и отпер дверь. В квартире было тихо, только на кухне что-то позвякивало.

– Там, в спальне, – я показал на дверь, а сам отправился на кухню.

Позвякивала крышка чайника. Вода уже закипела, но газ по-прежнему горел, и крышка чайника подпрыгивала, издавая характерный звук. Я выключил газ и тут услышал шорох за своей спиной. Я обернулся. Папрыкина стояла, ухватившись обеими руками за косяк двери. Лицо ее было белее мела.

– Какой кошмар! – выдохнула она. – Быстрее вызывайте милицию.

Тетя Таня лежала на полу спальни, неловко подвернув под себя левую руку. У ее головы я заметил небольшую лужицу крови.

– Вы можете посмотреть ее? – спросил я Папрыкину, не сводя глаз с тети Тани. – Возможно, она жива. Я пока вызову милицию.

Я посторонился, пропуская ее, и тут мой взгляд упал на распахнутое окно.

– Она жива, – сказала Папрыкина, поднимаясь с колен. – Только без сознания. Милицию, может, и не надо, а «Скорую» вызовите обязательно. Это несчастный случай.

– Нет, – качнул я головой. – Это не несчастный случай, это нападение, – и пошел к телефону.

Через минуту в прихожую вышла Папрыкина. В руке она держала чугунную сковородку.

– Вы правы, – сказала она. – Ее ударили этой сковородкой, вот здесь кровь и прилипшие волосы.

– А это кто? – спросил милицейский капитан, показывая на лежащего в кровати дядю Лешу.

Мне пришлось вкратце рассказать ему о событиях последних дней.

– И все эти дни он без сознания? – с удивлением спросил капитан. – И неизвестно, когда придет в себя?

Я покачал головой.

– Ну надо же, – капитан подошел к кровати и вгляделся в лицо дяди Леши, – а впечатление такое, будто человек спит.

– А это и есть такое состояние – что-то вроде сна, – пояснил я.

Он повернулся ко мне:

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Нет, – сказал я. – Они только что приехали к нам в гости из другого города – откуда же у них здесь враги?

Из соседней комнаты появился врач «Скорой помощи».

– Мы забираем ее с собой, – сказал он мне.

– Что с ней?

– Скорее всего, сотрясение мозга. Но угрозы жизни нет, хотя удар и был очень сильным.

– Удар или удары? – уточнил капитан.

– Возможно, удары, – после небольшого раздумья сказал врач. – Но не более двух или трех. Иначе череп просто не выдержал бы.

– В какую больницу вы ее сейчас везете?

– В двадцатую.

– Она все еще без сознания?

– Без сознания, но это вполне естественно.

Я повернулся к капитану:

– Я могу поехать с ней?

– Нет, вы мне нужны здесь.

– Ну, я поехал, – сказал врач.

– А ограбление возможно? – спросил меня капитан.

– Все более-менее ценные вещи на месте, я уже посмотрел.

– Кем вы работаете?

– Я председатель кооператива.

Мне показалось, что он насторожился при этих словах.

– Вам никто не угрожал в последнее время? Может быть, вымогали деньги?

– Я понял, о чем вы спрашиваете. Нет, рэкет исключен.

– Вы в этом так уверены?

– Абсолютно.

– На чем основана эта ваша абсолютная уверенность?

– Скажем так: есть люди, которые заботятся о моей безопасности, и они не допустят сюда чужих.

– Значит ли это, что вы уже платите кому-то за возможность спокойно работать?

– Я этого не говорил, – осторожно сказал я. – Но вы близки к истине. Возможно.

Капитан вздохнул:

– Итак, значит, не рэкет и не ограбление. А у вас лично есть враги?

– У кого же их нет?

– Это мог быть кто-то из них?

– Это мои враги, – я особо подчеркнул слово «мои». – Зачем же им нападать на постороннего человека, если они хотят свести счеты со мной?

– Все гораздо сложнее, чем вы себе представляете. Начнем, пожалуй, с вашей работы в кооперативе. Сталкивались ли вы с кем-либо в последнее время по работе? Я имею в виду, портили ли с кем-либо отношения?

– Нет, отношения у меня со всеми ровные. Тем более люди в кооперативе получают приличную зарплату – им не за что обижаться на меня.

– Понятно. Тогда подойдем к этому вопросу с другой стороны. Не может ли покушение на женщину быть делом рук ваших конкурентов?

– А в чем смысл? – спросил я.

– Предположим, ваши дела идут хорошо, вы на подъеме, но при этом кому-то мешаете. Как вас остановить? Серьезные неприятности в семье – очень эффективное средство.

Только теперь я понял, к чему он клонит.

– Конкуренция, конечно, вещь жестокая, – пробормотал я. – Но то, что произошло, – это ведь переходит все границы.