Владимир Гриньков - Телохранитель Каина

«Взять в оборот Михаила» – это означает совсем не то, что я сначала подумал. Я думал, что это просто поговорить. Ну, припугнуть его, возможно, куда же без этого. Только Хамза раньше меня понял, что это пустой номер. Нет ничего у нас на Михаила. Прав Хамза: тухлая история. Нечего Михаилу предъявить, и ничем его не испугать. Скажет, что не знает ничего, а дальше сами разбирайтесь. И даже если я шестнадцатого этого бедолагу Лисицына грохну, с Михаила взятки гладки. Гипноз к делу не пришьешь. Никто с подобным, может быть, никогда и не сталкивался, так что следствию, чтобы не попасть впросак, лучше и удобнее иметь дело со знакомыми материями. Есть убийца… а это я… вот с него и спрос… с меня, в общем. И Хамза хочет взять в оборот Михаила по самому жесткому варианту. Не пугать, а действовать. Браслеты – для чего? Допрос с пристрастием? Все равно никаких гарантий. Хамза не может этого не понимать. Хоть какая-то гарантия – только в том случае, если все эти дни Михаил будет на расстоянии вытянутой руки, фигурально выражаясь. И если я шестнадцатого слечу с катушек – вот тогда у Михаила и начнутся настоящие неприятности. Тот самый жесткий вариант. Мы едем не поговорить. Мы едем для того, чтобы взять его в заложники. Я на сто процентов уверен в том, что это так. Я знаю Хамзу. Он своих не сдает. Ни разу не было такого, чтобы сдал. И он Михаилу объяснит, что с ним будет, если я шестнадцатого пойду Стаса Лисицына мочить. И сейчас я не очень верю в то, что он всерьез говорил про врачей, про милицию и прокуратуру. Говорю же – он не сдает своих. Тогда зачем сказал? Что это может означать? Не понимаю! Но что-то же он имел в виду? Зачем-то говорил? Загадка!

Хотя Китайгородцеву уже не раз приходилось ездить по этой лесной дороге, сейчас она казалась ему незнакомой. Деревья сбросили листву, на землю лег снег – картина изменилась до неузнаваемости.

В свете автомобильных фар проявился из темноты полуразрушенный домик отсутствующей охраны, а дальше уже была двухкилометровая узкая дорога, которая должна вывести прямо к дому, и на этой усыпанной снегом дороге четко пролегли колеи от автомобильных шин. Было заметно, что редко здесь проезжают машины.

Когда деревья расступились, открыв взорам обширную заснеженную лужайку, Китайгородцев не смог сдержать возгласа удивления: дом, который он привык видеть безжизненным и мрачным, был ярко освещен. У высокого крыльца стояли две машины.

– У них, похоже, гости, – процедил Хамза.

Гости – это плохо. Это помеха. Китайгородцев понимал.

Подъехали ближе.

– Здесь Лисицын, – определил Хамза.

Точно: знакомые «Бентли» и «Лендровер». Час от часу не легче.

Возле машин никого не было. В машинах тоже.

– Пошли! – скомандовал Хамза и стал первым подниматься по ступеням.

Лапутин и Китайгородцев последовали за ним.

Хамза повращал ручку старомодного звонка. Долго ждали, но никто к ним не вышел. Тогда они просто открыли дверь, которая была не заперта, как оказалось.

Массивная люстра скупо освещала огромный безлюдный зал.

– Как думаешь, где они все могут быть? – спросил Хамза Китайгородцева.

Тот выразительно указал взглядом на лестницу, ведущую на второй этаж.

Хамза попросил Лапутина осмотреть помещения первого этажа, а сам пошел наверх, жестом позвав за собой Китайгородцева.

И наверху тут и там горели светильники. Створки дверей, за которыми начиналась анфилада, были распахнуты. Хамза направился туда. В первом же зале, стены которого были увешаны картинами, Китайгородцев обратил внимание Хамзы на портрет Стаса Георгиевича Лисицына. Тот всмотрелся в изображение человека на портрете, одетого как царедворец, и по тому, как смотрел, стало ясно, что он удивлен.

Следующие комнаты на их пути тоже были освещены и тоже безлюдны. И ни звука во всем доме. Анфилада тянулась долго, десяток залов, никак не меньше. Были залы, мрачные на вид. Обшитые темным деревом, с пурпурным бархатом штор и потемневшей бронзой неярких светильников. Два или три зала выглядели повеселее, живость им придавала торжественная позолота, красный атлас мебельной обивки, да и сама мебель здесь была не тяжеловесно-основательной, а вычурной – стиль разгульных французских королей. Но по-прежнему Китайгородцеву казалось, что он находится среди декораций – не было у него ощущения того, что люди здесь живут каждодневной будничной жизнью.

За анфиладой находилась лестница, ведущая вниз. И там, внизу, слышались голоса. Пока еще невнятные, практически не различимые, но там явно кто-то был. Хамза и Китайгородцев спустились вниз. Здесь тоже были комнаты, но не такие помпезные, как наверху. Мебель попроще, площадь комнат поменьше – для челяди, наверное, или для не заслуживших особого почтения гостей. Настоящий лабиринт, где легко можно было заплутать. Хамза с Китайгородцевым шли, ориентируясь по звучащим в глубине этого лабиринта голосам.

Первым они увидели одного из охранников Стаса Георгиевича. Охранник их признал, и похоже было, что он сильно удивился. Дорогу в комнату он им не преградил. В комнате был Стас Лисицын, собственной персоной. Одет в пальто, словно только что вошел. Он был мрачен, как проигравший битву маршал. И он тоже, кажется, был удивлен появлением гостей в столь поздний час. Смотрел на вошедших, ожидая разъяснений.

– Здравствуйте, – сказал ему Хамза и больше ничего говорить не стал.

– Вы здесь зачем? – осведомился после долгой паузы Лисицын.

– Я вот его привез, – соврал Хамза, кивнув на Китайгородцева.

Ахинею нес, конечно, но Лисицын на его вранье никак не отреагировал, поскольку его мысли были заняты совсем другим.

– Никого нет! – сказал он, и сквозь удивление в его словах прорвалась растерянность.

– Простите? – вопросительно произнес Хамза, искренне удивившись услышанному.

– Нет их! – повторил Лисицын, нервно разведя руками.

– Уехали? – уточнил Хамза.

– Не знаю!

То есть самого Лисицына Михаил и Наталья Андреевна в известность не поставили. И если это так, тогда «уехали» – это неправильное определение. Правильное – бегство. Они сбежали.

Они осмотрели весь дом, комнату за комнатой. Добрались и до помещений на втором этаже, которые еще недавно занимали Наталья Андреевна и Михаил. Их одежда, их вещи – по ним угадывалось недавнее присутствие людей. Китайгородцев обратил внимание на царящий здесь порядок. Похоже, что собирались основательно, без спешки. Уехали наверняка машиной.

– Машины Михаила нет? – спросил Китайгородцев у Лисицына.

– Нет.

Погрузились и уехали.

Подгадав момент, когда их никто не мог услышать, Хамза спросил у Китайгородцева: