Владимир Гриньков - Телохранитель Каина

За целый день Китайгородцев так никого и не увидел. Он даже не мог сказать наверняка, есть кто-нибудь в доме или Наталья Андреевна с Михаилом отлучились, не предупредив о том своего нежеланного охранителя.

Китайгородцев сел в кресло в зале первого этажа, рассчитывая во что бы то ни стало увидеться с кем-нибудь из обитателей дома. Он не привык быть предоставленным самому себе. Не мог действовать без контакта с теми, кого ему поручили опекать.

Была вторая половина дня. За окнами темнело. Нигде в доме не зажигали света. Китайгородцев, устраиваясь в кресле поудобнее, вытянул раненую ногу. Он готов был ждать до глубокой ночи. В полной тишине, в сгущающемся сумраке он задремал.

Разбудил Китайгородцева телефонный звонок. Мобильник в кармане завибрировал, Китайгородцев встрепенулся. В доме было темно. Лишь угадывались силуэты окон, за которыми воцарялась ночь.

Это был Хамза.

– Толик, привет! Как служба на новом месте?

Про службу – это звучало как издевка.

Китайгородцев поведал о полном отсутствии событий в течение сегодняшнего дня. О наложенном хозяйкой запрете на перемещение по дому. О том, что он вообще не уверен, здесь находятся его подопечные или уехали куда-то.

– Ладно, осматривайся там пока, – сказал Хамза.

Стерпится, мол, слюбится. А не слюбится – тогда уж будем думать, что делать дальше.

Утро встретило Китайгородцева ярким солнечным светом. Он открыл глаза и обнаружил богатый красками мир. Серость растворилась, окружающие предметы обрели цвет. Дом уже не выглядел таким недружелюбным, как накануне. Китайгородцев принял душ, потом позавтракал, завершив свой завтрак чашкой крепкого кофе – все было очень похоже на его прежнюю жизнь, ту самую, которой он жил до приезда в этот странный дом.

Ободренный Китайгородцев готов был действовать. Сначала он попытался привлечь внимание кого-нибудь из обитателей дома. Встал у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, и несколько раз позвал по имени жильцов. Никто не откликнулся. Тогда Китайгородцев решительно пошел вверх по лестнице, опираясь на палку. Наверху царила все та же кладбищенская тишина. Дверей на галерее второго этажа было множество, но те, к которым выводила лестница, выглядели краше других: настоящий парадный вход. Китайгородцев толкнул обе створки одновременно, они открылись. Здесь начиналась анфилада. В первом зале стены были увешаны картинами. Пейзажи и портреты. С одного из портретов, едва ли не самого крупного в коллекции, на Китайгородцева надменно смотрел Стас Георгиевич Лисицын. Если бы Китайгородцев не видел Лисицына два дня назад приехавшим на «Бентли», он мог бы подумать, что изображенный на портрете человек жил в семнадцатом или восемнадцатом веке – именно так одевались тогда аристократы и такими их изображали в ту пору художники. Дворянин на службе короля. Холодный и циничный взгляд царедворца. Таким, очевидно, Лисицын себя видел. Вот и дом он выстроил в соответствующем стиле. Просто ему не посчастливилось родиться в ту эпоху. Промахнулся во времени лет на триста.

У Китайгородцева было чувство, будто он подсмотрел что-то такое в чужой жизни, чего ему видеть не полагалось. Он не хотел, чтобы его здесь обнаружили, и вернулся на галерею, уже раздумывая, не спуститься ли ему на первый этаж. Но все-таки многочисленные двери галереи его влекли. Он заковылял вдоль них, стараясь не производить шума, и открывал одну за другой – тут не оказалось ни одной, которая была бы заперта на ключ. Возможно, осторожность и уберегла его от скандала. Бесшумно приоткрыв очередную дверь, Китайгородцев неожиданно увидел незнакомого человека. Мужчина в летах сидел за столом в глубокой задумчивости и даже не повернул головы, когда открылась дверь, а в следующую секунду Китайгородцев дверь уже закрыл и заковылял по направлению к лестнице, на ходу соображая, что ответить, если его сейчас окликнут.

Спустился вниз и скрылся в своей комнате.

Так их не двое в этом доме – жильцов? Вот так новость! И почему от Китайгородцева утаили?

Днем Китайгородцев изучал окрестности. Опавшая листва после недавних дождей лежала в лесу мокрым ковром. Ступалось мягко, очень хорошо для раненой ноги.

В лесу он наткнулся на остовы снесенных домиков. Следы уже не были явными, все заросло травой, но безошибочно определялось, где стояли дома, а где пролегали дорожки. Территория не была захламлена. Новый хозяин, по-видимому, потратил немало сил на то, чтобы очистить свой лес.

Возвращаясь к дому, Китайгородцев сделал крюк, чтобы попасть на ведущую к шоссе дорогу. Но до дороги он не дошел. Оставалось пройти метров сто, когда Китайгородцев увидел насторожившую его картину: здесь опавшая листва была примята так, будто кто-то неведомый устроил лежку. Лес заканчивался, дальше был изумительный изумрудный газон, а за газоном – дом. Отсюда все видно, как на ладони. Дом. Крыльцо со множеством ступеней. У крыльца машина. Михаил откуда-то вернулся.

Из огромного багажника импортного внедорожника Михаил выгружал пакеты с продуктами. В багажнике пакеты вроде бы занимали не слишком много места, но когда Михаил их оттуда извлек – гора пакетов стала выглядеть внушительно.

– Добрый день, – вежливо поприветствовал Китайгородцев.

– Здравствуй, – коротко ответил Михаил, окинув собеседника своим пронзительным взглядом.

Держал дистанцию. Не подпускал.

Китайгородцев даже не стал предлагать свою помощь, понимая, что нарвется на отказ. Но о делах заговорил.

– Я хотел у вас спросить, – произнес он. – Наверняка существует план дома. Мне бы взглянуть.

Но и тут фиаско полное.

– Нету плана, – сказал Михаил. – Нету дома. И никого тут нет. Все, что ты видишь, – повел рукой вокруг, – тебе привиделось.

Пошутил недобро так. С вызовом.

Ближе к вечеру Китайгородцев выскользнул из дома, никому ничего не сказав. Он обошел дом и углубился в лес там, где был пруд. Когда от дома его уже нельзя было увидеть, он сменил направление движения, по большой дуге огибая дом и лужайку с изумрудной травой, и минут через тридцать пути вышел к обнаруженной им утром лежке, где еще недавно прятался неизвестный наблюдатель. До лежки Китайгородцев не дошел метров тридцати, лег за кустом и затаился, превратившись в ничем не примечательную кочку.

Ночь пришла по-осеннему рано. Дом потонул во тьме – ни огонька. Свою руку вытянешь – не увидишь кончиков пальцев. Китайгородцев не смотрел, а вслушивался. Если тот, кто подглядывает, придет этой ночью, его появление можно будет обнаружить лишь по звуку.

Но никто не пришел. Китайгородцев пролежал в засаде до утра и с первыми лучами несмелого осеннего солнца обнаружил, что лежка пуста. Он продрог и устал. Но он готов был повторить все с самого начала. Уже следующей ночью.