Елена Арсеньева - Голос крови

Ася кладет телефон Федотова в стол. Глаза Натальи прикованы к ее рукам, и Ася словно слышит ее мысли.

Наталья уверена, что Ася испугалась. Что пытается скрыть краденое от полицейского!

Сейчас она ка-ак ляпнет, что это телефон не Асин, а другого человека, – и тогда пойдет одно за другое цепляться, и этого будет уже не остановить, Ася тогда ничем не сможет ей помочь…

Но Натальино лицо вдруг принимает совершенно равнодушное выражение, и она говорит холодно:

– Ладно, иди, Снегирева. Выясняй свои обстоятельства. Нам бы только день простоять да ночь продержаться. Авось не сдадим рубежи.

И обращается к какой-то женщине, которая только что вошла, но испуганно попятилась при виде человека в форме:

– Ничего, проходите, у нас все в порядке, это наш клиент, у полицейских тоже есть кровь!

– И сердце, – вдруг добавляет Молотов своим громовым голосом, пристально глядя на Наталью. – И сердце у них тоже есть, уважаемая… – Он сильно наклоняется к бейджику на ее груди: – Уважаемая Наталья Ивановна! Вы это запомните, ладно?

Наталья только глазами хлопает, а Молотов открывает дверь и пропускает вперед Асю, которая как раз закончила укомплектовывать на себе свою верхнюю одежду: кофтец, потом шкура. Чуть не перепутала.

Они выходят и садятся в простенький серый «Форд» без всяких опознавательных знаков. Ася облегченно переводит дух: вот стыдоба была бы, если бы пришлось садиться в патрульную машину!

Хотя что тут такого? Никто же не знает, почему она там сидит! На рецидивистку она вроде не очень похожа…

А между прочим, когда она была совсем девчонкой, она была влюблена в их соседа, шофера машины ГАИ, и тогда прокатиться в его машине ей казалось несбыточной мечтой…

Мечта так и осталась несбыточной, потому что парень женился и переехал куда-то, Ася его больше не видела.

И любовь прошла. Она даже имени его не помнит.

Сколько же ей тогда было лет? Наверное, девять? Она напрягает память, изо всех сил вспоминая, сколько лет ей было, как будто это имеет какое-то значение. Но слишком много острых мыслей носится в голове, даже кажется, они вот-вот начнут прокалывать голову насквозь, как мозги Страшилы мудрого…

Ася не замечает дороги – и вдруг обнаруживает, что автомобиль стоит, а Молотов с интересом на нее поглядывает.

– Я говорю, выходить будем? – спрашивает он как-то уж вообще оглушительно, и Ася понимает, что он все это уже говорил, может, не раз, но она не слышала.

– Конечно, будем.

Ася выбирается из машины и оглядывается. Кажется, это двор какой-то больницы. За оградой виден недалекий изгиб Волги, которая серебрится под неярким октябрьским солнцем. Вроде это больница Речного пароходства? Или она теперь как-то иначе называется? Ася никакой не знаток медицинских учреждений, кроме лаборатории «Ваш анализ», конечно, и очень этому рада.

Молотов открывает перед ней неприметную дверь, утопленную в стене, и они долго-долго поднимаются по узкой неудобной лестнице, потом входят еще в одну неприметную дверь, и Ася видит надпись на стене: «4-й этаж». Ну надо же! А такое впечатление, что на восьмой поднялись!

Они идут по коридору. Это самый обыкновенный больничный коридор с дверьми по обеим сторонам, на дверях номера палат; разница лишь в том, что около двух дверей стоят кресла, а в них сидят полицейские. Один угрюмо и даже неприязненно взирает на Молотова и Асю, но молчит, а второй поднимается и преграждает путь к двери с цифрой пятнадцать.

– Привез? – говорит он, пристально глядя на Асю и даже сузив глаза. – Она, что ли?

И вдруг усмехается.

– Видать, что так, – со странной интонацией говорит Молотов, и Ася, обернувшись, видит, что он безуспешно пытается скрыть улыбку.

– Ну, хорошо, что привез, а то Груша за то яблоко из Арбузова чуть фруктовый салат не сделал, – кивает охранник, с усмешкой поглядывая на угрюмого полицейского, который сидит в кресле около другой палаты, и открывает дверь.

Молотов сторонится, и Ася входит первая.

В палате стоит больничная кровать с какими-то странными приспособлениями, рядом каталка, капельница, монитор, приборы, в углу небольшой телевизор – звук у него выключен, на экране движутся темные фигуры, – а на кровати лежит молодой человек с перевязанным плечом. Его темные волосы прилипли к вискам, у него серые глаза и несколько острый нос.

При виде Аси он приподнимается, смотрит на нее – и вдруг жутко краснеет.

И она краснеет, может только смотреть в его серые глаза и молчать, и он тоже молчит…

– Товарищ майор, я в коридоре подожду, – громогласно сообщает в эту минуту Молотов, и раненый кивает.

И снова повисает молчание. Ася думает, как странно, что он такой молодой – а уже майор. В ее воображении это какое-то скучное звание, и носят его скучные интенданты. А он… не похож он что-то на интенданта! И скучным его не назовешь!

– Я хотел вас поблагодарить, – наконец выговаривает «товарищ майор». – Кажется, вы мне жизнь спасли.

Ася слегка качает головой:

– Да нет, это вы мне жизнь спасли.

У нее дрожит голос.

Как все-таки странно, что она видела его только несколько минут, да и то – в темноте, а сразу узнала. И голос у нее теперь дрожит не столько от волнения, хотя она ужасно волнуется, конечно, а еще от смеха. Нет, ну это же надо…

И вдруг невероятное облегчение, невероятное чувство свободы овладевает Асей. В жизни она такого не ощущала рядом с незнакомым человеком! Да впрочем, разве же он незнакомый? Это же Груша! И каких же глупостей она насчет него навыдумывала! А простая правда почему-то и в голову не пришла.

Ася больше не в силах сдерживать смех, и не сдерживает, и начинает хохотать, а он смотрит на нее сначала недоумевающе, а потом тоже начинает улыбаться и даже вроде бы хихикает, а потом говорит:

– Знаете, я в первую минуту подумал, что вы подружка Бусыгина.

Конечно, он и словом не обмолвится о том, что про себя называл ее мухой на шахматной доске! Какая женщина не обидится, если ее мухой назовут? А эту женщину он не хочет обижать. Потому что… Во-первых, она ему спасла жизнь. Во-вторых, он ей спас жизнь. В-третьих, она его рану перевязала… И вообще, она именно та пешка на шахматной доске его жизни, которая вдруг взяла да и стала ферзем. Но об этом он вряд ли решится сказать…

Или все же решится?

– А я подумала, что вы бандюган, – с трудом выговаривает Ася. – Я сегодня ездила туда, на Крутой спуск, и мне соседи сказали, что за Бусыгиным охотились разные бандиты, ну, я подумала, что Павлик и вы – из противоборствующих группировок.

– Ну, вообще-то да, мы из противоборствующих, – усмехается Груша. – Только я ни разу не бандюган, скорей наоборот. Я вчера шел к Бусыге, чтобы вразумить его, прежде чем он глупостей наделает. Ну а его бывшие друганы решили этого не допустить, поэтому на арене появился Павлик. Он меня чуть не подстрелил еще до вашего появления – спасло только то, что я поскользнулся и упал. Ну а потом пришлось залезть за ящики и там сидеть. Павлик вообще-то промахов не дает… в смысле, не давал.