Ася Калиновская - Грех

Днем девочки были дома, шушукались, веселились, фотографии детские рассматривали и удивлялись, в каких смешных платьицах они ходили, какие ножки у них тоненькие и кривые и косички с бантиками.

– А у тебя «это» уже есть? Я так испугалась в первый раз, а мама сказала, что это у всех женщин бывает каждый месяц и всю-всю жизнь. Вот ужас какой, скажи? Так живот болит, и грязь эта, все время мыться нужно и трусики менять. Ненавижу эти дни, – Лариса с вопросом в глазах смотрела на подружку.

Девочка засмущалась от такой откровенности, покраснела, произнесла тихонько:

– У меня это уже почти полгода. Мама меня научила, что нельзя есть в эти дни, так легче проходит.

– А знаешь, моя мама говорит, что если будет ребенок, ну, если так произошло, ну, с мужчиной, то это прекращается. Но от всех мужчин нужно держаться подальше.

Подружек позвали к обеду, разговор прекратился.

Ближе к вечеру жара стала спадать, девочки пошли погулять. На площади, возле парка были установлены качели, огромные лодки раскачивались и взлетали почти до самого неба, прямо дух захватывало, было и страшно, и весело, и уходить не хотелось.

На «пятачке», летней танцплощадке, заиграла музыка, девочки бросились туда.

Танцевало много народу, даже пожилые – им уже точно по тридцать было! – и молодежь. К девчонкам подчалили два молодых лейтенанта, заговорили о том о сем, о погоде, предложили лимонаду.

– Или барышни мороженого хотят? В военторг завезли, можно угоститься.

Девочки засмущались, стали отказываться, но один из парней быстро исчез, так же быстро вернулся с двумя стаканчиками розового мороженого и почти насильно вручил каждой девочке по стаканчику. Мороженое уже почти растаяло, превратилось в жидкую липкую массу, палочкой поддеть его было нельзя, и Зайнап стала его просто пить из начинающего уже промокать бумажного стаканчика. У нее от этого питья образовались молочные усики, и на носу тоже повисла розовая капелька.

Всем стало ужасно смешно, Лариса тоже «выпила» свое мороженое; один из парней вытащил из кармана вовсе несвежий носовой платок, предложил. Выбирать было не из чего, утерлись им.

– Я возьму его, постираю, потом вам отдам.

– А кому ты отдашь? Давайте хоть познакомимся, я – Петр, а друга моего Виктором зовут. А вас как зовут? Чем вы занимаетесь?

Маленьким дурочкам так хотелось быть хоть чуточку взрослее, что, переглянувшись и назвав имена, они придумали, что учатся одна в педучилище, другая в медучилище и уже на втором курсе.

Молодые офицеры пригласили девушек потанцевать; те, страшась, что кто-нибудь из знакомых их увидит и расскажет Ларискиной маме, все же не удержались, вышли на «пятачок».

Зайнап никогда не приходилось танцевать вот так, по-взрослому, ее смущала и пугала близость мужчины, его сильные руки, удерживающие ее на виражах танца, его глаза, с прищуром и легкой насмешкой, прожигающие ее насквозь. Но музыка завораживала и уводила куда-то далеко-далеко…

Первый танец, второй… Все, как во сне! Лариска опомнилась первой, испуганно поискала глазами Зайнап, махнула рукой, мол, пошли, уже поздно, мама будет сердиться. Девочки схватились за руки и бегом помчались домой, а парни вслед им громко захохотали и присвистнули.

Ругать их сильно не стали, но все-таки мама Лариски сказала обидные слова:

– Сопливые еще по вечерам гулять! – и добавила еще несколько унизительных словечек.

Девчонки вымыли запыленные ноги, умылись и быстренько шмыгнули в кровать. Накрывшись с головою одеялом, они стали рассказывать о своих ощущениях, перебивая друг друга и громко хихикая, пока мать не заглянула в комнату и не прикрикнула на них.

Утром они пошептались, придумывая, как бы на следующий выходной снова попасть на площадь, снова встретить этих лейтенантов и потанцевать с ними.

И Зайнап вприскочку помчалась домой, благо что город расстраивался и разрастался, уже почти слился с военным городком, бежать было километра полтора-два, а там можно было проскочить в автобус и одну остановку проехать без билета (пока толстая кондукторша протиснется от одной двери до другой, она успеет выскочить).

Жаркая, веселая прибежала девочка домой, закружилась по двору в танце, припевая и прихлопывая ладошками. Мать с улыбкой смотрела на свою Звездочку и приговаривала:

– На качелях перекачалась, что ли? А кто дела будет делать? Да за травой, хоть и по жаре, а идти надо, кроликов совсем кормить нечем. Немного ботвы с огорода дала, а им мало.

Зайнап, продолжая пританцовывать, переоделась в повседневное платьице, напялила разношенные, совсем почти рваные сандалии (их уже сапожник совсем отказался ремонтировать), подоила коз, разлила молоко по банкам, снесла в погреб. Нашла самый острый нож, мешок и так же, припевая и пританцовывая, отправилась искать место, где еще можно было нарезать сочной травы. Раньше хоть с козами было проще, отгоняли их метров за двести-триста от дома, вбивали колышек, привязывали рогатеньких, они и щипали травку до самого заката. А теперь высокие дома, асфальтированные дороги заняли почти всю округу, животных приходилось держать в клетях или рано-рано вести по городским улицам на выпас. Корм добывать становилось все труднее.

Уже бы извела мать и коз, и кроликов, но это же были и мясо, и молоко. И деньги. Козьего молока на рынке становилась все меньше, и хоть оно дорогим было, все равно люди уже не хотели горбатиться, в дерьме ковыряться. Да и участковый уже не раз приходил, говорил – жалуются на вас, воняет с вашего подворья. Мать давала ему и мясо, и брынзу, и яйца. И вина домашнего наливала. Мужик незлобивый был, понимающий, уходил, приговаривая:

– Все, Галина, последний раз тебя предупреждаю – убери скотину свою, люди требуют, – да ведь и он не всесильный был, действительно, подходило время убирать со двора животину.

Неделя пролетела, как одно мгновение. Зайнап безотказно помогала матери, делала дела по дому и по хозяйству без напоминаний, без понуждения. Эта маленькая девочка умела делать все. И все время она улыбалась и напевала, а услышав танцевальную музыку по радио, вспоминали те движения, которым учил ее молодой лейтенант; вскидывала руки как будто бы на плечи партнеру и вальсировала, вальсировала…

Мать с удивлением смотрела на свою дочурку: прожив долгую жизнь, пережив в этой жизни столько бед и несчастий, разных событий и даже трагедий, она нутром своим почувствовала, что с девочкой происходит что-то новое и ранее неведомое. Но ничего не спрашивала – о чем же спрашивать? Отчего ты веселая? Отчего тебе радостно? Только один разговор затеяла, что лето нужно им продержаться, а в осень кроликов и коз сдадут на мясо, а на полученные деньги купят Зайнап новую одежду и обувь, ведь в училище будут разные студенты, нельзя, чтоб она была хуже всех одета. Купить же предстояло все: платья, пальто, ботики. О себе эта, совсем еще молодая женщина, забыла навсегда, ей бы Звездочку свою в люди вывести…