Герман Матвеев - Тарантул

– Пока все идет хорошо. В основном распутали. Только что взял одного, а на днях ликвидируем всю банду. Начальство торопит.

– Это правильно. Надо торопиться, Иван. Скоро начнем наступать.

Официантка принесла хлеб, столовый прибор, но пообедать Ивану Васильевичу удалось только через полчаса. В дверях появился взволнованный и запыхавшийся от быстрой ходьбы Маслюков.

– Что-то у нас случилось, – проговорил Иван Васильевич, заметив приближающегося помощника, и, когда тот остановился в двух шагах, спросил: – Ну? Сбежал, что ли?

– Сбежал, товарищ подполковник. Совсем сбежал… на тот свет…

– Что это значит?

– Мертвый…

– Новое дело… Как же так? Да вы успокойтесь, Сергей Кузьмич. Садитесь, – сказал Иван Васильевич и, увидев, что Маслюков покосился в сторону Каратыгина, прибавил: – Можно, можно. Он в курсе дел. Рассказывайте.

– Да мне нечего особенно и рассказывать, товарищ подполковник. Ехали мы молча. Он сидел, забившись в уголок, и только глазами моргал. Все было нормально. А потом… Уже сюда, во двор въехали, он вдруг бряк – и готов. Немного подергался – и всё. Не понимаю… Инфаркт его хватил, что ли…

– Все может быть. Возраст такой, как раз для инфаркта… Врача вызывали?

– Вызывал. Констатировал смерть, но отчего и почему, не говорит. Надо делать вскрытие.

– Неприятность… – задумчиво проговорил Иван Васильевич. – Костя, ты еще тут посидишь?

– А что?

– Попроси, чтобы с обедом подождали. Схожу посмотрю. Не нравится мне эта смерть.

Длинными коридорами прошел Иван Васильевич в здание внутренней тюрьмы. Шарковский лежал в приемной на широкой деревянной скамейке. Первое, что бросилось в глаза, – это посиневшее лицо умершего. Рубашка была расстегнута, и кожа на груди покрылась темно-синими пятнами.

«Что же это такое? – думал Иван Васильевич. – Естественная смерть от инфаркта или самоубийство? Может быть, разговор о Тарантуле привел его в такое состояние, что он не выдержал и отравился. Но когда? Где он взял яд? А может быть, отправляясь в милицию и зная о том, что ему приготовлено, яд принял заранее?»

– Сергей Кузьмич, в боковом кармашке пиджака у него вы смотрели во время обыска?

– Кажется, смотрел…

– Почему «кажется»?

– Не уверен, товарищ подполковник. Во всяком случае, снаружи рукой прощупал, это я помню.

– А не остался ли там какой-нибудь порошок?

– Вряд ли… А вы думаете, что он принял порошок? Не-ет! Этого не может быть. Всю дорогу я с него глаз не спускал. Сразу бы увидел, – уверенно сказал Маслюков.

– В инфаркт я не верю.

– Почему?

– С плохим сердцем в разведке не работают. Тут что-то другое. Вы обратили внимание, какое на него впечатление произвело сообщение о Тарантуле?

– Конечно. Он не знал, что Мальцев и Тарантул одно лицо.

– В том-то и дело. Тут какая-то тайна. И вот, видите, тайна ушла в могилу.

– Мальцев расскажет.

– Он может и не знать… А что, если и Мальцев… – начал было Иван Васильевич и, не договорив, задумался.

– Что будем делать, товарищ подполковник? – спросил Маслюков после того, как Иван Васильевич, нагнувшись к телу, поднял веко и посмотрел глаз.

– Что делать? – машинально переспросил Иван Васильевич, думая о другом. – Явное отравление. Не знаю, почему врач не мог определить сразу…

– Он у нас слишком ученый. Сто раз примеряет и только потом отрежет! – с усмешкой заметил Маслюков.

– Н-да! Что делать? – опять повторил подполковник, не слушая помощника. – Что делать? Пускай тут где-нибудь полежит до завтра…

Назад, в столовую, Иван Васильевич возвращался с тяжелым чувством совершенной им непоправимой ошибки. Что-то, где-то было не предусмотрено, не додумано, и вот результат. Дело осложнялось. Многие предположения, которые должен был подтвердить и уточнить Шарковский, повисли теперь в воздухе. Секрет пластинки остается секретом. Облаву на кладбище придется проводить вслепую. И наконец последняя тайна. Единственным утешением может служить то, что он успел выяснить назначение закрытой шкатулки, найденной при обыске у Лынкиса.

За столиком с Каратыгиным сидел один из его помощников и о чем-то оживленно рассказывал. При виде подполковника он встал и пересел за соседний стол.

– Ну что, Ваня? Действительно инфаркт?

– Какой там к черту инфаркт!.. Отравился цианистым калием. Посинел весь.

– Как же ты не предвидел? Я всегда считал, что ты на два дня вперед заглядываешь…

– Не издевайся, и без того на сердце кошки скребут.

– Ничего, Ваня… Мало ли что в жизни бывает!.. А у меня настроение сейчас великолепное! Исход войны определился…

Подполковник не слушал своего друга. Неожиданная смерть Шарковского спутала все его планы. И чем больше он думал, тем больше росла тревога в душе.

«А что, если он никому не сообщил о вызове в милицию? – размышлял Иван Васильевич. – Что, если он понял и предупредил Мальцева о том, что они в ловушке? Но ведь ловушка еще не захлопнулась и Тарантул на свободе. Значит, он может скрыться. И навряд ли такой человек уйдет просто так… Из мести он оставит после себя память».

И воображение нарисовало Ивану Васильевичу страшную картину. Вот он, не дозвонившись по телефону, отправляется на квартиру к Завьялову, открывает дверь своим ключом и находит два безжизненных трупа… Мишу и Лену. Кожа их, как и у Шарковского, будет покрыта темно-синими пятнами… Укус ядовитого паука! Ведь он не случайно взял себе такое прозвище – Тарантул.

– Ты что нахмурился, Ваня? – спросил Каратыгин и тем отвлек Ивана Васильевича от мрачных мыслей.

– Да так… Сомнения мучают. Хочется скорей покончить с этой операцией. Забрать Тарантула и всех, кого уже знаем… А если кто и останется на свободе… черт с ними! В другой раз попадутся. Все равно всех не переловить.

– Нервишки пошаливают, – с улыбкой сказал Каратыгин. – А горячку пороть не стоит. Это на тебя вид покойника так подействовал. Не надо было перед обедом смотреть. Аппетит испортил…

После обеда Иван Васильевич поднялся в кабинет, вызвал Маслюкова и приказал немедленно отправиться на квартиру Шарковского и вместе с сотрудниками ОБХС произвести самый тщательный обыск. Сам он решил поехать в аптеку.

Евгения Васильевна до позднего вечера надеялась, что Шарковский вернется на работу.

– Неужели он не придет и не скажет, что у него там случилось? – с возмущением говорила она с ассистенткой. – Неужели не понимает, что здесь люди волнуются?

– А я считаю, что из милиции он просто ушел домой и спит. Наплевать ему на нас, – сказала одна из фасовщиц.

– Нет, нет… Роман Борисович – человек педантичный. Он мне сказал, что вернется сразу, как только его отпустят.

– Ну, значит, его не отпустили.