Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники

Наташка пила третью порцию мартини и с беспокойством переводила взгляд с Кати на меня и обратно. По выражению моего лица она, видимо, поняла, что Катина писательская карьера может закончиться, так и не начавшись. Ведь бедная Катя разливалась соловьем, не подозревая, что уже битый час топчется на моей самой любимой мозоли.

Я довольно равнодушно переношу отсутствие дорогих шмоток, машины и приличной квартиры. Единственное, с чем мне трудно смириться, так это с невозможностью путешествовать по миру. Ведь тот, глубоко запавший мне в душу, эпизод с Парижем был единичным. А деньгам, отложенным на поездки, в последний момент всегда находится более актуальное применение. Катя и ведать не ведала, что путешествия – это моя заветная шинелька, та самая, ау, Акакий Акакиевич!

Катя рассказывала о бутиках Галери Лафайет, а я вспоминала мост Мирабо с медленно текущей под ним Сеной и осенние парижские сумерки, которые хочется вдохнуть и никогда не выдыхать. Катя рассказывала об отменной обслуге в палаццо дель Джильо, а я вспоминала шелест голубиных крыльев на площади Сан-Марко, так рифмующийся с плеском воды в Канале Гранде… Впрочем, в Венеции я не была.

До Катиного отъезда мы встретились еще дважды. Для того чтобы начать работать, мне нужна была информация более конкретная и увлекательная, чем та, которая содержалась в ее романе.

Но Катя каждый раз норовила высказаться о роскошной жизни, которую она ведет, в самой общей форме. Мне хотелось воздуха, игры теней, радуги на брызгах шампанского, но ничего такого добиться от Кати я не могла. Может, и к лучшему. Иначе это была бы совсем другая книга. Даже о тех самых бутиках на Галери Лафайет я смогла получить эмоциональной информации больше, неспешно прогулявшись по второму этажу нашей Гостинки.

Конечно, Катя рассказывала и о себе. Причем скоро стало ясно, что, сосредоточив свои литературные потуги на чужой глянцевой жизни, она и свою жизнь стала видеть исключительно в розовом свете. Она лихо и без всякого сожаления промахнулась мимо собственной истории, которая с определенного момента действительно могла бы давать ей пищу для прозы.

…– Отец у меня работал директором мебельного комбината, а мама в сфере общепита. Каждый год мы ездили в Крым. Я была самой красивой девочкой в школе, а потом в училище. Однажды на танцах, в Доме офицеров, меня пригласил красивый такой молодой лейтенант. Москвич, между прочим. Замуж звал. Вот еще, домохозяйкой становиться! А если его потом, после Саратова, во Владивосток зашлют, служить родине-то? А я образование получить хотела. В большом городе жить…

На самом деле Катин отчим был столяром. Он любил свою родную, вечно сопливую дочь Таньку, ябеду и плаксу. А Катю почти не замечал. Катина мать заведовала столовой того же мебельного комбината, где работал муж. Каждый день она приносила с работы кастрюльки с остывшим пюре, котлетами или костлявой рыбой. От одного вида этой еды Катю тошнило.

Одноклассницы Катю недолюбливали, считая ее воображалой и не находя ничего особенного ни в ее прозрачно-голубых глазах, ни в действительно красивой фигуре.

Восьмой класс Катя закончила кое-как, всю весну протискавшись по подъездам со смазливым десятиклассником Игорьком, мечтой всех старшеклассниц. Потом мать со скандалом определила ее в педагогическое училище. Таким образом Катя должна была восполнить пробелы недополученного родителями образования.

Училище Катя неожиданно закончила почти на все пятерки и решила поступить в Ленинградский институт имени Герцена, на испанское отделение. Столь экзотический по саратовским меркам выбор обусловила Катина любовь к испанской эстраде. И особенно к сладкоголосому и томному красавцу Хулио Иглесиасу, песни которого с утра до ночи крутили на танцплощадках города.

В Саратове она без особого сожаления оставила вечно ссорящихся родителей, сестру, нескольких подружек и неутомимого, как кролик, но совершенно бесперспективного ухажера Борьку.

Герценовский Катя выбрала еще и потому, что говорили, будто там готовят «жен с высшим образованием» и, вообще, учиться несложно. А то, что ее красота не останется незамеченной в большом столичном городе, Катя не сомневалась.

…– В институте было классно. Со мной на курсе учились дети разных знаменитостей: артистов, режиссеров, писателей. В меня влюбился сын большого партийного работника. За ним приезжал шофер на «Волге», мы катались по городу, ходили в рестораны, а потом он отвозил меня в общежитие.

Как-то мы гуляли с подружкой по Невскому, к нам подошел мужчина, похожий на иностранца, и пригласил в модельное агентство. Меня уговаривали не бросать институт, но жизнь модели, знаете, требует полной отдачи сил…

Агентство оплачивало нам съемную квартиру, обучение и еще стипендию платило. Нас готовили для дипэскорта. Знаете, что это такое?

В первый раз в институт Катя провалилась. Тогда она пошла к Львиному мостику и у старухи-алкоголички сняла комнату в пятикомнатной коммунальной квартире одного из бывших доходных домов возле метро «Сенная». Побегав неделю в поисках работы, Катя устроилась сначала нянечкой, а потом и воспитательницей в детский сад: выручил диплом педучилища. А на другой год она все же поступила в институт. Правда, на вечернее. И выхлопотала себе комнату в общежитии.

Оглянувшись, Катя с досадой обнаружила, что на десять девочек в их институте приходится полтора мальчика, да и те не вполне настоящие: меланхоличные и женственные. Так что если тут и готовили «жен с высшим образованием», то явно не для них.

Два года Катя училась и работала, скудно питалась, выкраивая деньги для модных шмоток, и терзалась нормальной мыслью, что достойна большего. А потом наступил мутный и бешеный конец восьмидесятых, и Катя слетела с катушек.

Началось все с того, что на водосточной трубе возле своего общежития Катя прочитала объявление, в котором говорилось о наборе девушек в модельное агентство, и еще что-то, про «возможность работать за рубежом». Про «зарубеж» Кате особенно понравилось. Она запомнила адрес. Катя была действительно хороша собой и могла рассчитывать на удачу.

Агентство оказалось двухкомнатной квартирой на первом этаже обшарпанного дома в глубине мрачного двора неподалеку от Московского вокзала. Предупредить Катю о том, что район Лиговки пользуется в городе совершенно определенной репутацией, было некому.

В коридоре ожидали приема еще несколько девушек. По разговорам Катя поняла, что они тоже не местные. Потом ее пригласили внутрь комнаты со свисающими обоями и мебелью, которую собирали, кажется, по соседним помойкам.