Микаэл Ханьян - Беседы с ангелом по имени Билл

– Так что, получается, надежды нет?

Билл остановился.

– Если бы надежды не было, мы бы с тобой не разговаривали. Хотя в физическом мире духу приходится действовать в очень сложных условиях, некоторый арсенал средств всё же сохраняется. Но средства эти такие же мягкие, незаметные и ненавязчивые, как голос самого духа.

Мы снова двинулись по нашему челночному маршруту и теперь постепенно приближались к моей любимой клумбе.

– Вот, скажи мне, – вкрадчиво начал ангел, – с чего началось наше знакомство?

– С того, что ты свалился мне на голову.

– В следующий раз так и сделаю, чтобы не давал глупых ответов.

– Да это просто выражение такое.

Билл, казалось, пропустил мое объяснение мимо ушей.

– Наше знакомство началось с того, что твоему духу удалось пробиться через выстроенные разумом хитроумные заграждения и послать сигнал бедствия.

– SOS! Спасите наши души!

– Вот именно, молодой человек, вот именно! Спасите его душу – именно таковым и было послание, полученное в тот день от твоего разума.

– Почему от разума – разве не от духа?

– Нет, именно от разума: сигнал должен быть осознанным, то есть быть воспринятым разумом.

– Ладно, но ты говорил про арсенал духовных средств.

– Средства, как раз, в основном не духовные, но дух умеет использовать их для усиления своих сигналов. Как ты помнишь, в то время тебе не хватало общения. Чувство лишенности – одно из мощных средств воздействия на разум в попытке заставить его изменить свои приоритеты. Известный риск здесь есть: люди с неустойчивой психикой порой не выдерживают это состояние и либо хватаются за искусственные компенсаторы, либо вообще отказываются от борьбы.

Внезапно я вспомнил тот день, когда лежал на своей очень широкой и очень пустой кровати, перебирая в голове различные способы самоубийства.

– Ты имеешь в виду суициды?

– Самоубийство – это результат; я же имею в виду то, что к нему приводит: тоску и апатию. Если мы вмешиваемся, то для того, чтобы развеять тоску и предотвратить апатию.

Билл остановился у края клумбы и заложил руки за спину.

– Ты скатывался в беспросветную тоску, и мы просто не могли не отреагировать на полученный сигнал бедствия. Ты получил приоритетный статус, и я, не успев толком отчитаться по предыдущему заданию, попал с корабля на бал.

– Ну, и как тебе на нашем балу?

Билл хмыкнул.

– Ничего, забавно. Мой подопечный уже освоил несколько па, и есть надежда, что он перестанет наступать на ноги своему партнеру.

– Это ты про кого?

Глава шестнадцатая, о ней.

Последний разговор с ангелом оказался самым полезным. Стоило мне только постараться взглянуть на триаду с новой стороны, как начали происходить удивительные (хотя, возможно, очень даже естественные) вещи. Я стал меньше суетиться, больше прислушиваться к своему внутреннему голосу, больше внимать его мягким наставлениям.

Но самое главное – я стал по-новому воспринимать Лиз. Я вспомнил то, что услышал от ангела о женском начале, и начал видеть всё это в Лиз. Я начал понимать, что ее неспособность высказать всё словами – не от неграмотности или плохого владения языком, а оттого, что многие ее чувства, настроения и ощущения просто не имеют адекватного отражения в языке. Я стал лучше понимать ограниченность нашего, «мужского» языка, его полную неспособность лаконично выразить легкое, многогранное, неповторимое чувство.

Я перестал допытываться словесных разъяснений и начал больше удовлетворяться тем, что мы просто были вместе. Я начал на деле, а не на словах, признавать превосходство женщины, ее непонятную, но куда более божественную природу.

Это стало приводить к удивительным результатам, причем для нас обоих. Если раньше Лиз комплексовала оттого, что неспособна говорить так же гладко, как я, то теперь – видя, что я перестал придавать этому какое-либо значение, – она расслабилась и больше не обращала на свою речь никакого внимания. Кстати, ее речь от этого только выиграла уже хотя бы потому, что она перестала напрягаться.

Но главные приобретения состояли не в этом. Новое общение – в полном молчании или «на полутонах» – привело к новому содержанию. Я действительно начал ощущать Лиз, и эта новая способность породила во мне бурю эмоций. Я увидел, как трудно женщине в этом мире, понял, до какого отчаяния доводит ее неспособность и нежелание мужчин хотя бы попытаться понять женское начало. Лишенная способности развивать свою интуицию, ограниченная в правах, обремененная возложенными природой и обществом обязанностями, женщина выталкивается на обочину жизни, где, несмотря ни на что, ей удается передавать эстафету жизни, хранить духовные ценности и вытаскивать мужчин из всевозможных ям.

Здравствуй, милая. – Привет, дорогой. Наше общение стало не таким многословным, но куда более содержательным. Из него стал уходить шум и начал появляться звук. Я не могу передать это словами, но во мне зазвучал другой голос, общий для нас обоих. Этот голос был знаком ей от природы; мне же пришлось долго прислушиваться к нему, прежде чем я начал воспринимать – и понимать – его особую мелодию. Я не оговорился: я до сих пор не могу понять, на что это было похоже – речь, журчание ручья или простой, но мелодичный напев. Как бы то ни было, однажды услышав его, я уже не хотел с ним расставаться.

Наши отношения были далеко не идеальными, но каждый раз причиной размолвок была утрата этой способности прислушаться к моему внутреннему голосу.

Я никогда не рассказывал Лиз о своих беседах с ангелом – для нее я просто уходил на дневную прогулку или выскакивал подышать перед сном. Но я с удовольствием делился с ней многим из того, что услышал от Билла. Я рассказал ей о сказках, глубоководных батискафах, маленьких пришельцах и розовых очках. Она улыбалась, хмурилась, смеялась или краснела от смущения. Она была моим вторым ангелом, самим своим существованием подтверждавшим истины, раскрытые Биллом.

Я был счастлив.

Глава семнадцатая, в которой Билл и Макс разговаривают о смерти.

Прошло больше месяца, прежде чем я снова встретился с Биллом, причем на этот раз инициатива исходила от ангела.

Мы сидели на скамейке и ежились от холода. Точнее, ежился я: Билл, казалось, не замечал колючего ветра и въедливой ноябрьской сырости. Он не только не поднял свой большой воротник, чтобы защититься от ветра, но и периодически снимал свою шляпу и даже начинал ею обмахиваться. Я никогда не видел его без шляпы и был удивлен, обнаружив солидную плешь и маленький хвостик, удерживавший остатки волос.