Сергей Григорьев - Малахов курган

– Веня, заснешь сидя, а потом тебя не поднимешь!

– Ни за какие деньги не усну! – уверял Веня и, конечно, уснул.

Так с ним бывало только раз в году – в ночь на светлый праздник, когда он ждал и не мог дождаться, чтобы посмотреть, как люди со свечами обходят церкви, как качаются всюду бумажные китайские фонари и гудят колокола.

И ночь 11 сентября в Севастополе походила на единственную в году ночь, когда русские города оживлялись и весь народ высыпал на улицы.

Веню разбудили угрозой, что уйдут на Городскую сторону без него. Пока Веня спал, приходил от Корнилова курьер и увез батеньку на корабль «Ростислав» – зачем, никто не знал. Вернулась с Сухарного завода из ночной смены Ольга. И Маринка пришла из парусной мастерской, куда ей велели прийти на работу ночью; этого еще не бывало никогда.

– Милые мои, что у нас было-то! – говорила Ольга. – Проклятой-то анафема [182]Меншиков велел Сухарный завод прикрыть, печки взорвать порохом… Квашни разбили, противни в бухте утопили…

– А мы, милые, – перебила Маринка, – из старых парусов чехлы для матрацев шили. Крестный Хонин велел отдать в госпиталь восемьсот новеньких коек. Он их для своих матросиков на корабль приготовил. Морской травой набивали – и то велел отдать, не пожалел. Раненые-то на голых каменных плитах валяются. Нашили мы матрацев, а что толку: в городе ни сена, ни соломы. Чистая беда!

В дом возвратилась из госпиталя печальная Хоня с заплаканными глазами.

– Девушка, да ты вся в крови! – всплеснула руками мать.

Веня кинулся было к Хоне и отшатнулся:

– Фу, как от тебя пахнет!..

– Отойди, Веня, замараешься! – сказала Хоня устало. – Не знала, что в человеке столько крови есть!

– А доктора режут? – спросил Веня. – Отрезают ноги, руки?

– Отрезают, милый! – ответила Хоня, снимая замаранную в крови одежду.

– А если кого в голову – и голову отрезают?

Хоня покачала головой:

– Да как же, милый, человек может без головы быть? Подумай-ка!

– Ну да. А батенька про Меншикова сказывал, что он голову потерял!..

Анна и Маринка засмеялись. Не смогла сдержать улыбки и Хоня. Только с лица Наташи не сходит печаль.

– Вот ты какая! – с укором говорит Наташе брат. – У всех новости, а у тебя ничего нет. Коли Стрёма не пришел, у тебя в голове пусто!

– Верно, милый… – со вздохом соглашается Наташа.

Веня уже забыл, что надо идти смотреть на затопление кораблей. Упав на стол головой, он засыпает… Хорошо быть солдатом! Пуля – вжик! – в голову. Приходит доктор – раз! – голову на прочь, и лети на небо… Вене сделалось жутко, он хочет бежать от доктора, а ноги не сдвинуть с места.

– Что же это он, опять заснул? Пойдешь ты или нет?

Веня встрепенулся:

– Пойду, пойду. Ишь вы какие, без меня хотели уйти! Я и не думал спать!

– Куда бежишь? Если ты не будешь слушаться, мы тебя не возьмем! – грозит Вене маменька, запирая дом на замок.

Веня прекрасно понимает, что уже не взять его никак не смогут, но ему немножко страшно убегать ночью при луне, и он примиренно советует матери:

– А вы меня за обе руки возьмите. Да крепче держите, и я не убегу… Вот так!

Ольга берет Веню за левую руку, мать – за правую. Дорога идет под гору… Молчаливые люди обгоняют семью Могученко. И внизу видно: от Пересыпи к мостику идет народ.

– Да что вы так тихо идете! – Веня тянет мать и сестру. – Я бы один так и полетел!

Ольга и мать подхватывают Веню под мышки и бегут. И уж Веня не достает земли, болтает в воздухе ногами и визжит от восторга. Добежали до мостика через Южную бухту. Поставили Веню на ноги. Он кричит сестрам:

– Чего вы отстали! Ноги, что ли, отнялись? Глядите, весь народ бежит!

На мостике, однако, бежать нельзя: столько народу, и все на ту сторону. И на той стороне люди все идут в одном направлении – к Николаевской батарее.

Мимо старого адмиралтейства и корабельных сараев в торопливом потоке людей Могученки идут, куда стремится весь севастопольский народ.

Уже рассветает…

Веня привык днем встречать на улицах больше всего солдат и моряков. А нынче ночью народ совсем другой. Кое-где в толпе на берегу Большой бухты мелькают офицерские фуражки. Отдельно стоят, не мешаясь с толпой, чубатые донские казаки. И солдат порядочно, но больше всего простого народа: мастеровые доков, кузнецы, маляры, корабельные плотники, оружейники; дрягили [183]адмиралтейских складов; портняжки армейских и флотских швален [184]; рыбаки; извозчики в шальварах и камзолах [185], шитых золотом; чабаны [186]в кожаных куртках, с ножами на ременном кушаке; лавочники; слуги и конюхи офицеров; уличные разносчики. И что совсем необычно, очень много женщин в толпе.

В Севастополе из сорока двух тысяч жителей насчитывалось всего семь тысяч женщин. А здесь, в толпах народа по обеим сторонам Южной бухты, и на Павловском мыску, и у Николаевской батареи, женщин было куда больше, чем мужчин. Наверное, сюда пришли, несмотря на ночь, все матери, жены и дочери моряков, их девушки.

Седые чопорные барыни, которым на улицах днем все уступают дорогу, жмутся в толпе матросок.

Яркими пятнами выделяются молодые крестьянки в расшитых золотом кисейных шарфах и пестрых шалях.

Крутые скаты берега позволяют видеть всем, что делается на рейде, но все-таки народ теснится к берегу, напирая на тех, кто заранее захватил места на камнях и каменных стенках набережных. Толпа теснила их, угрожая свалить в воду.

Холодная, почти морозная ночь побудила сбитенщиков [187]раньше времени, не по сезону, заправить свои самовары. Они расхаживали в толпе, покрикивая: «Сторонись, обварю!» – и помахивали связками баранок. У каждого сбитенщика половина пояса спереди деревянная, с гнездами для стаканов. Самовары парили и чадили угаром, а сбитенщики нахваливали свой напиток, громко распевая:

Народ томился жаждой – сбитенщики торговали хорошо.

Могученки прибежали на берег в то самое время, когда между строем кораблей и пароходами показалась шлюпка адмиралов.

По эскадре прокатилось «ура».

Веня все отлично видел: мать посадила его на плечо. Обо всем, что видел, он докладывал матери и сестрам. На шлюпке идут к эскадре Корнилов и Нахимов, а батенька на корме за рулевого, вместо офицера, хозяина шлюпки. Вот шлюпка пристала к кораблю. Музыканты заиграли встречу. Сейчас Корнилов подаст сигнал: «Командую флотом». И точно, на «Трех святителях» начинает вскоре работать семафор. Что сигналит корабль, Веня не успел разобрать и докладывает, что Корнилов приказал кораблям поднимать якоря, поставить верхние паруса и идти в море, следуя в кильватер [188]за флагманским кораблем. Пароходам с тяжелой артиллерией – конвоировать корабли.