Сергей Григорьев - Александр Суворов

– … чтобы их защищать! – поторопился закончить де Волан.

Суворов покрутил головой:

– Галлы обходили римские крепости… Потёмкин любил держать крепости в осаде… – продолжал учитель «наводить» ученика. – Нуте, нуте, сударь?

– Штурмовать! – воскликнул де Волан, наконец догадавшись.

– Хорошо, господин инженер! – сказал Суворов и тронул донского жеребца.

Объезд крепости по линии вне картечного выстрела продолжался. Турки высыпали на валы и следили за небольшой кавалькадой. Там уж, наверное, знали от лазутчиков и перебежчиков, что к Измаилу прибыл грозный Топал-паша.

Там и здесь по дороге встречались отряды и группы солдат: одни стройно маршировали, другие шли на работу с песнями, неся на плечах лопаты и топоры. При встрече с Суворовым смолкали песни и слова команды. А затем мгновенная тишина взрывалась криком «ура!» – и солдаты шли дальше.

От одного взвода отстал молодой солдат. Он остановился на дороге и, сделав лопатой на караул, смотрел на Суворова во все глаза.

Суворов придержал коня:

– Что ты? Чего стал?

– Лестно взглянуть на ваше сиятельство…

– Как тебя звать?

– Гусёк, ваше сиятельство…

– Ну, гусёк, от старых гусей не отставай!

Гусёк расхохотался и побежал догонять свой взвод.

– Взвод, стой! – скомандовал капрал. – Вольно!

– Дядя Никифор! – кинулся Гусёк к капралу. – Вот так так! Ну уж и генерал! Жеребчик под ним ледащий [145]… Сам-то худ!..

– А голова с пуд! – оборвал Гуська капрал. – Мужик ты был, Гусёк, мужиком и остался. Кто же это лопатой честь отдает? Осрамил ты меня, Гусёк, перед Суворовым! Ну, как позовет меня да скажет: «Как же это ты, брат Никифор? Чему молодых учишь? Как же это? Ай-ай!»

Солдаты сурово молчали.

Письмоводитель Курис, диктуя писарям приказы генерала, неизменно предварял текст приказа словами: «Суворов приказал».

Такое начало попало в текст нескольких приказов, и с той поры приказы по войскам объявляли, начиная непременно этими словами, хотя бы их в тексте и не было.

Суворов приказал резать по ильменям [146]сухой камыш на топливо, посылая на эту работу слабые команды. «От безделья в сырых землянках больше люди хворают», – пояснял приказ. Задымились трубы камельков в давно не топленных землянках. В сырых солдатских убежищах стало веселее, суше и теплее. Число дымов в русском лагере умножилось. Турки, видя это, думали, что под Измаил прибыли новые крупные силы. У страха глаза велики. Перебежчики сообщали: в крепости думают, что Топал-паша привел к Измаилу 100 тысяч солдат.

Суворов приказал направить под Измаил маркитантов и подвозить продовольствие – хотя бы во вьюках на казачьих конях. Маркитанты прибыли и открыли свои палатки. Снова у лавок толклись армейские поручики, хлопцы майоров, денщики полковников, камердинеры генералов.

Суворов приказал снять с застав пикеты и рогатки, «ибо нам никто отсель не угрожает». К Измаилу из глубины страны, казалось дотла разоренной, потянулись скрипучие возы. Молдаване навезли необмолоченной кукурузы. Распечатались полковые денежные ящики. В артельных котлах варили пшёнку, мамалыгу [147]. Солдаты грызли пареную кукурузу и похваливали. Число маркитантских фургонов возрастало. Прикочевал огромный табор цыган. Около их черных палаток зазвенели наковальни. Старухи цыганки гадали, покуривая трубки. Молодые цыганки стайкой бродили в толпе солдат меж возами, блистая черными глазами, звеня монистами.

Товару много – денег мало. Так часто бывает на ярмарках. В полковых денежных ящиках не на всех хватило денег, и солдаты больше глазели на товары, чем покупали. Там, где торговали с рук, бродил, что-то выискивая, Ваня Гусёк. В сумке у него гремело несколько медяков, а в руке он зажимал, как некий талисман, выданную ему после усиленных просьб ротным писарем бумажку. На ней было написано четыре слова: «Суворов платит три рубля».

Гусёк ходил по толкучке, выискивая то, что ему до зарезу было нужно. И наконец нашел. Какой-то смуглый человек – грек ли, турок ли, а может быть, и перс из Закавказья – держал в руках новую уздечку с серебряным набором. Гусёк остановился, разглядел уздечку и спросил цену. Продавец молча показал пальцами: «пять». Гусёк, подняв один палец, сказал:

– Целкового [148]за глаза довольно!

Смуглый продавец помотал головой. Гусёк принялся его уговаривать. Их окружили. Какой-то гусар, похвалив уздечку, спросил Гуська:

– Да зачем тебе, пехота, узда? Знаешь ли ты, где у кобылы хвост, где голова?

– Знаю! – уверенно ответил Гусёк и показал продавцу два пальца.

Тот поднял три пальца и на этом уперся. Солдаты стали на сторону Гуська и убеждали иностранца согласиться на два рубля. Тот молча показывал свое: три пальца.

Гусёк вздохнул и согласился. Потянул к себе уздечку и сунул в руку продавцу бумажку. Смуглый продавец быстро развернул бумажку и в недоумении огляделся.

– « Суворов платит три рубля », – прочел какой-то грамотей у него из-за плеча. – Бери! Чего тут.

– Бери! Чего там! – сердито кричали солдаты.

Продавец нехотя выпустил из рук уздечку. Счастливый, оторопелый Гусёк стоял и любовался своей покупкой.

– Суворов платит! – крикнул один из солдат. – Хо-хо!..

Тем временем по приказанию Суворова сделали в поле, подальше от глаз неприятеля, копию измаильского вала с глубоким рвом; перед ним вырыли волчьи ямы [149]. Молодых солдат учили тут, как застилать плетнем волчьи ямы, забрасывать фашинами [150]ров и штурмовать вал. У берега Дуная с обоих флангов крепости Суворов приказал поставить за укрытием по батарее из 40 полевых пушек в каждой, чтобы скрыть от турок приближение штурма, обманув их надеждой на долгую осаду.

5 декабря к Измаилу возвратились войска Павла Потёмкина. 6 декабря из-под Галаца пришел Фанагорийский полк. 7 декабря Суворов послал коменданту крепости письмо фельдмаршала Потёмкина, полученное семь дней назад, в котором он предлагал сераскеру [151]Айдос-Магомету сдать крепость без боя во избежание пролития крови и обещал отпустить турецкие войска и жителей Измаила за Дунай со всем имуществом. В противном случае фельдмаршал предрекал Измаилу участь Очакова. Кроме того, он и сообщил о назначении Суворова.

К пространному письму фельдмаршала Суворов присоединил послание от себя.

«Сераскеру, старшинам и всему обществу.

Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление – воля; первый мой выстрел – уже неволя; штурм – смерть. Что оставляю вам на размышление.

Сераскер Айдос-Магомет прислал ответ:

«Скорее Дунай потечет назад и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил».

Хитрый паша просил десять дней на размышление. На следующий день он прислал парламентера спросить, согласен ли на это Суворов. Суворов отвечал, что, если в тот же день на валу Измаила не появится белое знамя, знак сдачи, будет штурм.