Доктор Нонна - Женский ликбез

Правда, ни психологом, ни психиатром Клара не стала, но многое вынесла из киевских занятий для своей дальнейшей жизни. Она создала домашний очаг, которого Гриша лишился еще в семнадцать лет, когда ушел в военное училище, а оттуда – на фронт. В доме всегда царили покой и уют. Мужа всегда ждал вкусный обед. Одежда его была выстирана и выглажена. Заповедь «Накорми и выслушай!»из народных сказок, которые любил цитировать лектор, соблюдалась Кларой неукоснительно. Готовить Клара тоже научилась от мамы, хотя многие рецепты помнила с детства, другие узнала от соседок по коммунальной кухне.

Знания о сексуальной стороне супружеской жизни молодая жена черпала от своей новой студенческой знакомой Тани Балуйко. В те времена только от Татьяны она слышала о загранице. Та была гимнасткой и часто ездила на соревнования за рубеж. Это Таня привезла Кларе первый гипюровый бюстгальтер и трусики. Когда Клара их дома померила, то сразу увидела, как загорелись желанием глаза мужа. А вот Танины «лекции» о сексе вгоняли Клару в краску.

– Если ты любишь человека, то запретов в постели не должно быть.

– Что значит «запретов»?

– Ну, не только влагалище есть у женщины!

– А что еще? – Клара всегда смущалась, когда говорили на эти темы.

– Ты из Ленинграда, а такая примитивная! Чтобы удержать такого красавца, как Гриша, надо раскрепоститься.

И Таня просвещала Клару, что значит раскрепоститься. А когда та говорила: «Фу, какая гадость!», подруга заливисто смеялась:

– Не гадость, а радость! Вот я, например, не могу жить с одним мужчиной!

– Тогда зачем ты хочешь замуж выйти за Мишку с шестого курса? Он же сохнет по тебе! – Клара распахнула свои огромные глаза.

– А у него папа директор мебельной фабрики. Они такие богатые!

– А как же любовь, страсть?

– Так! Все, я прекращаю обучение, если ты до сих пор ничего не поняла! – Обычно она быстро собиралась и уходила. Клара потом ворочалась всю ночь, обдумывая слова подруги. Но уроки даром не прошли.

Гриша, как и прежде, не мог без Клары и дня. Когда он уезжал на учения, Клара видела физические страдания мужа. Возвращаясь, он говорил:

– Ты – мой воздух! Ты – мой день, мое солнце на небе, моя пища, ты для меня все! Как же я жил до тебя, любимая?

Потом начинался праздник молодых тел.

Клара сделала для себя открытие, что Гриша не только серьезный взрослый мужчина, но и мальчишка, которому нужны ласка, внимание, похвалы. Если он это получал, то слова «НЕТ» для Клары не существовало:

– Сбегай за картошкой!

– Бегу, любимая!

– Вынеси мусор!

– Сейчас, родная!

– Я забыла хлеб купить!

– Пять минут, и будет хлеб! – отвечал он, надевая шинель.

Но Кларе приходилось прививать ему хорошие традиции и привычки: дарить цветы, ходить в театр (Гриша не любил), читать книги, следить за чистотой речи, учиться слушать… Клара шла на «красный диплом», успевала все по дому и еще обшивала знакомых. Полученные за заказы деньги она посылала родителям, которые потом ругали ее. Отец много шил, хорошо зарабатывал, но Клара знала, как у него болит спина после ранения, и хотела его разгрузить.

Свете исполнилось пять лет, когда Гришу перевели в Ленинград. Клара приложила к этому немало труда: она почти два года бесплатно обшивала жену начальника штаба. Гриша про это, конечно, не знал и никогда бы не догадался об истинной причине своего карьерного роста.

Наконец-то их семья могла стать полноценной: муж, жена и дочь могли теперь жить все вместе. Им очень повезло: удалось снять комнату в той же коммуналке, где жили родители. Правда, Фаина не отдала в их малюсенькую комнату Свету. Она вцепилась во внучку и, не желая с ней расставаться, выдумывала множество причин, чтобы не отдавать Светланку родителям. Так что все осталось как прежде, тем более что Гриша пошел учиться в Академию связи, а Клара перевелась в мединститут. Родительский долг выполнялся ежедневным поцелуем, и все…

Перед самым окончанием института Клара почувствовала, что забеременела. Страх, оставшийся после первых родов, посеял в ней, всегда такой решительной, сомнения, и она впервые не знала, что делать. Аборты были в то время запрещены, да и по еврейской религии прерывание беременности – величайший грех! Маме она ничего не сказала.

– Гришенька, я не буду рожать. Со Светочкой я чуть не умерла.

– Но не умерла же! А вдруг будет мальчик? – с ласковой улыбкой сказал Гриша.

– А вдруг ты останешься вдовцом?

– Не говори глупости!

– Ну, вот что. Я нашла акушерку, которая делает подпольные аборты. Правда, стоит это дорого, но у меня есть деньги на этот случай.

– Ну, Кларочка! Давай…

– Пойдем послезавтра, – перебила мужа Клара.

В десять часов вечера они вышли из дома. Моросил дождь. Настроение было подавленным. Срок у Клары был больше трех месяцев. Она, как будущий врач, осознавала опасность. Женщина инстинктивно прижалась к мужу. Вдруг она вскрикнула: черная кошка перебежала дорогу.

– Черная кошка – это плохая примета. Давай сделаем аборт через неделю? Я завтра уезжаю на учения…

– Через неделю? Нет. Это будет большой срок, еще опасней.

– Но сегодня я тебе не дам пойти. – И Гриша решительно повернул в сторону дома. Клара не сопротивлялась.

– Ну, что? Прогулялись? – ставя чай на плиту, спросила Фаина, когда они вернулись.

– Теща, а не напоишь ли ты нас чаем?

– Пошли, я сегодня тейглах испекла. Светочка очень любит.

– Фая, она и так склонна к полноте, а ты ее сладостями кормишь, – сказал Яков, на самом деле он очень любил это медовое печенье белорусских и прибалтийских евреев.

– Детство должно быть сладким, – грустно сказала Фаина, расставляя чашки. Для Светы позже именно бабушкин тейглах стал самым счастливым воспоминанием детства. Никто больше не умел так готовить это лакомство, как Фаина.

– Мама, а у нас будет еще один ребенок! – вдруг сказала Клара, надкусив еще не остывшее печенье.

Гриша счастливо рассмеялся.

Все в семье ждали мальчика, а родилась снова девочка. Клара была счастлива. Она одна мечтала о дочке. Девочка тоже была крупная – четыре пятьсот, черненькая, с пушковыми кудрями, огромными, как маслины, черными глазами, носом картошечкой и пухлыми губками. По отдельности все черты лица были правильными, а получилась некрасивая, да еще и горластая девочка. Когда ее принесли домой, Светочка рядом с ней выглядела куклой: кудрявые светлые локоны, изумрудные глазки, пушистые светлые реснички, правильный носик и очень красиво очерченные губки. Избалованная Света возненавидела малышку, потому что теперь все внимание уделялось только ей. Даже Фаина первую неделю не отходила от ребенка. Новорожденная плакала очень смешно, издавая звук «ни-ни». Ее и назвали Нина.