Владимир Жуков - Бортовой инженер Вселенной

– Для чего же мне, скажи на милость, выдавать тебя начальству это? По тебе чины большие скоро специально из Москвы приедут.

– А чего вдруг? Что, шпион я, что ли?

– Ты, дружок, того шпиона хлестче. Сбилось с ног всё КГБ Союза в тщетных поисках тебя, шустряги. Комитет водил за нос три года, нет, не три, четыре скоро будет. Может быть, тебя учить чекистов пригласят. Передавать им опыт будешь свой, как хулиганить скрытно. Может быть, но то потом, сейчас же вот пиши давай… Бумага… Ручка.

Два часа корпел мужик, подробно освещая избиенье граждан. А когда же на листы устало положил с щелчком негромким ручку, удручённо поглядел на Сашу.

– Всё. Свободен. Сам найду, – ты только хулиганить прекрати покуда, а иначе мне хреново будет, отпустил за то что, что не спрятал… Ну да ладно. А массаж захочешь, так в милицию иди, там примут круглосуточно совсем бесплатно, не положено хотя военным процедуры проводить такие… Здесь, пожалуй, помогу, уважу.

Коммунист и ОБП поднялся. Вышел молча. А чекист вдруг вспомнил комитетчика из Чу, из местных, разрабатывал какой баптиста. Как под рюмкою хвалился смачно, что на бабе подловил красавца, как потом своим сексотом сделал, как всё после знал о жизни секты.

Призадумался. Вздохнул. «А что же, таковецкая работа наша, – для себя подвёл черту Сашуля, собираясь уходить. – Шантаж есть средство первое в делах чекиста. Этот метод испокон в спецслужбах. Для баптиста хорохорить бабу на сторонушке в среде молельной – преступление убийства хлестче. Вот и вей с него потом верёвки. Барабашечка, вполне возможно, неплохим ещё сексотом будет… Но начальство пусть про то решает. А сейчас давай домой, Сашуля. Чересчур переработка нынче. Никуда. К родной супруге только».

И Сашуля покатил на отдых.

А на день другой уже в По мчался вместе с Шуховым. Не пил и после был ещё один денёчек трезвым. И уставшая душа-загадка эти дни не допекала вовсе.

А уже на третий день, проснувшись, гул «Антона» особист услышал, нудный, очень хорошо знакомый. Понял: борт везёт больших чекистов из Москвы на полтергейстов глянуть.

Так как в прочем-то неясных пятен не имелось в том пикантном деле, особисты не старались очень им головки забивать серьёзно. А решили по программе полной оторваться под кавказским солнцем, от начальства вдалеке, а также от досужих глаз супруг ревнивых. Испокон веков оно велось так, всё естественно, а, как известно, что естественно – не безобразно.

Поднимая за Сашулю стопку, произнёс худой чекист московский – на погонах три звезды большие:

– Молодец ты, Александр Иваныч! Контрразведчик, так сказать, от бога!

В эйфории пребывал Сашуля всю неделю, в алкогольном кайфе. И реально ощущал погоны на плечах с одной звездой большою. Рисовал в воображенье должность предстоящую, на ранг повыше, но, как только доходило в мыслях до прощанья с гарнизоном скорым, недовольно так кривился тут же.

Окончание недели Шухов с экипажем отмечал обычно каждой пятницей, когда был дома. По прилёте с ремзавода праздник потому был в гараже мощнецкий. Но теперь он проходил иначе: покупали закусить и выпить сообща, решили как на речке нелояльные к Советской власти кочегар и особист Сашуля. Объявил своим коллегам Шухов, что иссяк совсем святой источник.

Проводив друзей, один оставшись, кочегар убрал гараж и только уж собрался уходить, как видит: эскадрильский замполит подходит, Неболтаев, под хорошей мухой. И кричит:

– Эй, кочегар, здорово! Как неделю завершил?

– Отлично.

И хотел уж напроситься было на сто граммов капитан, но только особиста «Жигули» увидел, с кочегаром завершил беседу и, шатаясь, в ДОС пошёл уныло.

А Сашуля не спеша подъехал к гаражу, напротив был который, и до Шухова скорее сразу.

– Фух! – войдя к нему, вздохнул, – бал кончен. Улетело наконец начальство, – громко выпалил, – давай-ка, что ли, по чуть-чуть винца сухого тяпнем, так оскомину набила водка.

Кочегар достал вино сухое, им наполнил под обрез стаканы, а потом их осушили вместе.

Саша сразу же хвалиться начал:

– Объявили благодарность, Шухов, за хорошую работу, вот как. И на звание послали тоже, да на год к тому ж досрочно целый. Только в душу всё равно насрали.

– Это как?

– Вот так. Не дали суки, понимаешь, поменять машину.

– А зачем? Ещё твоя что надо.

– Так свою могу продать я круто – за тринадцать, а новьё за восемь взять могу. Чего тут думать много? Бестолковому пилоту ясно, накрываются какие деньги.

Шухов, думая, чесал затылок:

– Ты скажи, – спросил, – тебе машины не положено служебной, Саша?

– Не положено.

– И без неё ты как без рук?

– Да. Как без рук. Конечно. А чего ты вдруг спросил об этом?

– Потому что кочегар я, Саша.

– Ну и что?

– А то, решать задачи нестандартные судьбой назначен: как в полёте, так и в жизни прочей.

– Не пойму.

– У нас особый случай?

– Вроде да.

– Давай решу.

– Ну, действуй.

– Долго думать здесь совсем не надо. Нужно старую разбить машину и начальникам твоим представить фотографию и справку после. И дадут тебе новьё без звука, чтоб на транспорте ловил шпионов, а не пешим башлабаем шлёпал.

– За тринадцать не уйдёт, поди-ка, после старая тогда.

– Ну что же, за одиннадцать уйдёт, но можно и совсем её не бить, Сашуля.

– Да, однако же, ты жук, коллега! Контрразведка по тебе горюет! На прощанье поцелую дай-ка и к груди тебя прижму, братишка!

Всё по Шухову Сашуля сделал и машину получил немедля. Снова новую «шестёрку» дали.

День осенний, необычно жаркий в Чу стоял. На «Запорожце» старом кочегар за криминалом ехал. За рулём сидел шофёр Сашуля, контрразведчика большого тёзка, водкой что лечил ангину дома.

Инженер из кислородной сумки вдруг верёвочку достал из шёлка и зачем-то показал шофёру.

– Для чего она? – спросил Сашуля.

– Для тебя.

– А мне зачем?

– А чтобы до руля вязать, когда приедем мы с тобой на винзавод, дружище.

– Но зачем?

– А не шаландал чтобы.

И вздохнула недовольно крыша, не ответив ничего, лишь только посильней на газ ногой нажала.

Уставший от невероятно трудных, даже по космическим меркам, великих дел, нёсся в бесконечном пространстве дух могущественный. Какой он был святой, или иной какой, я не знаю, но скорей всего нет. Почему? А потому что, находясь на удалении великом от планеты нашей, математикой не описать какое, вспомнил вдруг, человеческому недоступный разуму, совершенно не святое вовсе. Очень воспоминание зацепило, как когда-то в образе примитивного существа куролесил на ней, голубенькой. И заныла у духа душенька, прямо в голос запричитала: «Очень-очень хочу на Землю! Там хотя до сумасшествия просто всё, только этого как раз и хочется! Завернём давай! По сто граммов шлёпнем, с девочками похороводим! В океане искупнёмся тёплом. Самому-то не охота разве?». И делами важными обременённый всемогущий дух поддался своей загадке, как и русская душа, такой же, и непостижимой и непредсказуемой.