Ande - Старые долги

Решил сделать яичницу. Тоесть омлет. При приготовлении яичницы главное- сковорода. Некоторые будут говорить про яйца, масло… — антинаучная ахинея! На правильной, должным образом прогретой сковороде, раскаляем постное масло. Кусочек сливочного. В миску разбиваем три яйца, доливаем воды. Аккуратно взбиваем несколькими движениями. Вываливаем предварительно нарезанную грудинку и стремительно обжариваем. Помешивая, выливаемвзбитые яйца. Энергично перемешиваем все на сковороде. Чтобы грудинка оказалась внутри яичного пространства, а не подгорала. Ждем пол минуты и переворачиваем. Выкладываем полученный блин на тарелку, украшаем нарезанной зеленью. Кечуп, майонез по вкусу.

Положил вилку, нож. Налил стакан сока. Сел. Раздался входной звонок.

Пришел Андрюха. С любопытством оглядывая мое жилье, уселся за стол на мое место, и поблагодарил за омлет. Перебрасываясь с Ефремом пустыми фразами, поставил помытую сковороду опять греться. Сделал еще одну порцию. Раздался входной звонок. Приехал Григорий. Сел за стол, и похвалил внешний вид поставленного перед ним блюда. Я нарезал себе бутер с докторской колбасой и быстро откусил. Эти двое, сыто отрыгивая, попросили кофе.

Закурив сигарету, отхлебнув кофе, Гриня наконец приступил к цели визита:

— Ну что же, Антон. Студии звукозаписи хвалят ваш альбом. И заплатили… пятнадцать тысяч рублей. Неплохо у тебя вышло.

— Я, Гриш, мог бы сделать и лучше. Но мне помогали.

— Я верю. Ты в последнее время открываешься с неожиданных сторон, и с тобой приятно иметь дело. Поэтому нам нужно договориться о сотрудничестве в этой области. Меня вполне устраивает пятнадцать процентов. Если помнить, что деньги у меня- это очень скромно, ты не находишь?

— Для человека, сожравшего мой омлет, это абсолютный пердимонокль, Григорий! Впрочем, у группы есть директор. Вот он сидит, в зубах ковыряет. Смотри, какой большой и мощный. Может бить до трех процентов не уставая ни на секунду.

— До пяти процентов- включился Андрюха- человек то хороший, а у меня растренированность.

— Вы понимаете, что я сейчас заберу свои двенадцать процентов и попрощаюсь с вами навсегда? Антон, где твоя совесть и чувство благодарности?

— У меня в таких вопросах ни стыда ни совести. Ничего лишнего. Я вот, взываю к твоей честности. Ты же понимаешь, что работали другие? Семь процентов благодарности- это очень и очень…

— Эх. Быть честным хочется … Но меньше чем богатым. Поэтому одиннадцать процентов, и вы смело на меня рассчитываете.

— Я думаю, что десять процентов устроят всех. — сказал Ефрем- а то, не такой уж я и растренированый.

— У меня такое неприятное чувство, что вы правы. И это невыносимо. Но- договорились. Плюс еще бутылка абсента. Жене неожиданно понравилось.

Пошел в кладовку, оставив их считать деньги.

Потом Гриня напросился в ангар, послушать, как мы играем, и судя по всему разузнать, нельзя ли с нас еще чего поиметь.

Забрали Пахома на Фрунзенской. Небольшие города- это хуже деревни. Гриня и Олег знакомы с детства. Сразу начали перемывать кости всем знакомым. Слушая их вполуха узнал много занятного о некоторых одноклассниках.

В ангаре уже играла музыка, и Наташка пела Material Girl от Мадонны. Эдак и вправду потребует песен. Пела она, впрочем, так себе.

Случайно вспомнилось, как я однажды сидел в клубе донской станицы, и выпивал с его, клуба, музыкальным руководителем. Пожилым, много отсидевшим пианистом. Тогда наш отдых нарушила симпатичная деревенская девчонка. Заявившая, что он пришла записываться в эстраду.

— А ты на чем играешь, деточка? — спросил музрук.

— Я пою! — гордо заявила девица.

— Ну, спой нам что ни будь.

— Что, прям так, без микрофона, без инструментов?

— Вот тебе микрофон. И я тебе подыграю на рояле. Что будешь петь?

— «Там, где клен шумит»

Музрук взял ля минор.

— Там где клен шумит — завыла претендентка, умудрившись ни разу не попасть в тональность.

— Над речной волной- еще громче проорала она, наддав трагизму, и опять мимо нот.

— Говорили мы, о любвиииииии с тобой- слово любовь она пропела фальцетом и на ультрозвуке…

Когда песня кончилась. Музрук сложил руки на груди и сделал лицом филармоническую задумчивость.

— Тебя как зовут, деточка?

— Аня.

— Так вот, Анечка. Удивительно хорошо. На эстраду пока рановато. Ты не везде соблюдаешь тональность. Но как же ты восхитительно интонируешь!!! Все чувства прямо зримо ощущаются в твоем исполнении. И любовь и грусть… замечательно! Позанимайся немного, чтоб в тональности точно петь, и будет волшебно! А потом приходи. Будем работать.

Когда гордая собой певица довольно упорхнула, я спросил:

— Не боишься, что через неделю опять придет?

Мы разлили еще по одной.

— Не. Через неделю уборочная начинается. Ей не до песен будет. А осенью жених из армии вернется. Там уж она к свадьбе начнет готовится. Так что пусть рассказывает жениху, что жертвует ради него эстрадой.

Мы чокнулись.

Так что я приблизительно знаю, как отвечать на Наташкины поползнавения.

Григорий, увидев Алку и Наташку, сделал стойку. Но на его беду он был в форме. А в Питере признают только форму моряка, особенно торгового. Остальных девушки не очень то замечают.

Так что все Гришино красноречие разбилось о ехидный Алкин вопрос:

— А вот поговорка «как надену портупею, все тупею, и тупею» это про армию, или про милицию?

Потом Пахом постучал в ладони, и заявил что он режжисер постановщик, и будет делать из нас дерссированых тюленей. Так что предъявите концертную программу, будем думать.

Саня начал играть рифф «Потеряного рая»

Вход на этаж нашего факультета крайне затруднен. Сходя с монументальной лестницы, ты попадаешь в толпу, образованную теми, кто уходит с этажа, идет на занятия, и желающими попасть в столовую. И все спешат.

Ничего удивительного, что поручкавшись с приятелем старшекурсником, я на развороте кого то толкнул. Не разбираясь, схватил и удержал от падения. Это оказалась первокурсница Катя, с которой в прошлой жизни у меня были более чем тесные отношения.

— Прости, я не специально, просто ты как с метлы свалилась. Прямо под толчок.

— Если бы я свалилась с метлы, ты бы уже получил ей по голове!

— Я не верю, что ты была в ступе! Ступой пользуются толстые старухи, которым на метле не красиво. А тебе — окинул её взглядом — … на метле будет очень стильно!

— Отпусти меня!

Только теперь я сообразил, что прижимаю ее к себе. С сожалением разжал руки.

Я теряюсь с таким красивыми. И несу пургу. А ей достались такие ресницы, такие запястья, такая точеная шея, что она очаровывала походя, не прилагая усилий.

Красивые девушки по мне не сохнут. Я же не Ефрем, на которого оглядываются. И не Сансэй, в девичьих кругах признанный эталоном белозубого обаяния. И я уже совершенно растерял навык беспечного подката.