Борис Батыршин - Забытые в небе

Мартин сидел на раскладушке и протирал опухшие глаза. От одного его вида захотелось потребовать рассола. Желательно – сразу трёхлитровую банку.

– А? чё? Где… ик… Манхе… ик… Манхэттен?

Он попытался встать, но потерпел неудачу и тяжело плюхнулся обратно. Пружины жалобно заскрипели, пустые бутылку со звоном раскатились в стороны.

– Манхэттен – это в Америке. – терпеливо ответил Бич. – Ты извини, у нас тут разговор, важный. Долго рассказывать.

– Эта… а чего рассска… ик… рассказывать?? Я и так… ик… всё слы… ик… слышал. Говно это всё. И разго…ик… разговоры ваши – говно. Тоже мне… ик… бином Ньютона! Она туда и… ик … и ведёт. И ещё…

– Она? Кто?

Егор почувствовал, что у него сдают нервы. Но Мартину было всё равно – лысый алкаш увлечённо пророчествовал, распространяя вокруг запах перегара и несвежих носков.

– Эта… которая… ик… нора. Крото… ик!.. кротовая. Черво… ик… точина Которые в Щукино… и в других… ик… местах.

– Мартин… – ласково сказал егерь. – Нам, клык на холодец, не до шуток сейчас. Можешь хоть раз, по-человечески объяснить?

– А я и обь… ик… объясняю. И в про… ик… в прошлый раз обья…ик… объяснял. Но вы же все…ик… умные, как папы Карлы, не слушаете! Теперь… ик… не жалуйтесь…

Он покачнулся, повалился обратно на раскладушку и оглушительно захрапел.

Собеседники переглянулись. Вид у всех троих был растерянный.

– Предлагаю пойти наверх. – решительно сказал Шапиро. – Не знаю как у вас, а у меня тут мозги не работают.

– Ты начальник, тебе виднее. – Егерь тяжело поднялся со стула. – А эту штуку ты, Студент, с собой не носи. Лучше вообще сожги, мало ли что…

– А Майке от этого вреда не будет? – обеспокоенно спросил Егор.

– Если кукла сделана для неё…

– Ты что, бокор?

– Вроде, нет.

– Вот и не пори чушь. Яша, где тут у тебя муфельная печь?

– Наверху, в лаборатории.

– Вот и пошли.

– А дерьмо этот ихний Манхэттен. – объявил Бич. – Деревья нашим не чета, так, недоростки – до двадцатого этажа и то не дотягивают. Вокруг всего острова стена, прямо из воды торчит. Метров десять в высоту, поверху колючка – как в старом фильме, не помню названия…

Он открыл заслонку муфельной печи, стоящей в углу лаборатории. Оттуда пахнуло жаром.

– «Побег из Нью-Йорка» – подсказал Егор. – В шоу, о котором я упоминал, тоже были фрагменты из него.

– Во-во, он самый. И бетону граффити, огромными такими буквами: «Black Lives Matter». Рядом члены и факи, оттопыренные средние пальцы. Тоже во всю стену. И не поленились же ребята…

Орудуя жестяной лопаткой, он выгреб содержимое печи и сыпанул в открытое окошко.

– Тридцать лет прошло, а всё никак не уймутся… – Яков Израилевич извлёк из стола бутылку коньяка. – Обезьяны черномазые… Мало им, что свой Лес изгадили – так теперь и к нам лезут!

– Готово. – Егерь вернул совок на место и тщательно вытер ладони. – Так-то оно вернее будет, клык на холодец…

Егор усмехнулся – жест с развеиванием пепла ветру был не лишён известного символизма.

– Если и куколка и та гипнотическая хрень действительно родом из Манхэттена – придётся с этим что-то делать. Верно, Студент?

– Угу.

Егор скрутил пробку, понюхал. Запах был восхитительным – егерь и завлаб разделяли пристрастие к хорошему коньяку.

– Тогда разливай.

Они, не торопясь, опорожнили стопки и по очереди оторвали по кусочку фруктового лаваша.

– Вот вы говорите – факи… – сказал Егор, заворачивая в липкий, пахнущую фруктами листок кусочек сыра. – Подумаешь, граффити, дешёвка! Вот пустить член с крылышками по стенам «Шайбы» – это да, это я понимаю…

– Это когда такое было? – заинтересовался Бич. Егор с удовольствием поведал ему скандальную историю, не упуская пикантных подробностей.

– А ничего так, с фантазией! – ухмыльнулся Бич. – Молодчина, Мартин, с огоньком. Жаль, я не видел…

– Молодчина… – Яков Израилевич наполнил стопку доверху и опрокинул – единым духом, словно самогонку. Егор при виде столь неуважительного отношения к благородному напитку удивлённо кашлянул. Завлаб же и бровью не повёл – сгрёб бутылку и повторил процесс.

– Что-то ты, Яша, того… – Бич недоумённо посмотрел на миколога. – …злоупотребляешь. Стряслось чего?

– Я же говорю, Мартин. Ему веселье, а мне завтра с утра на ковёр, в ректорат. Вот попрут меня отсюда – куда вы, охламоны, тогда денетесь? А ты – «молодчина»… сволочь он, и больше никто! Сколько раз говорил: трахаешь первокурсниц – и трахай, а студентов зачем плохому учить? Так нет же, никак не уймётся, самогонщик хренов…

На Якова Израилевича было жалко смотреть. Руки у него тряслись, за стёклами очков блестели неподдельные, самые настоящие слёзы…

«…а ведь это для него серьёзный удар. Доцент Шапиро, без преувеличения, душу вложил в свою лабораторию экспериментальной микологии…»

– Что-то я братцы, ни хрена не понял. – признался Бич. – А ну, колитесь, что у вас тут случилось?

Егор в двух словах изложил напарнику происшествие со взорвавшимся перегонным кубом. Егерь крякнул и задумался. Шапиро прикончил четвёртую по счёту стопку.

– Скверное дело, Яша. Неужели действительно могут снять с лаборатории?

– Ещё как могут. – миколог поднял бутылку, посмотрел на просвет, горько вздохнул и зашарил в ящике стола. – И вообще из Московского филиала могут выставить. Есть желающие…

– Слушай… – егерь помедлил. – ты образец Пятна изучить успел?

– Нет, когда? Так, глянул краем глаза. А что?

– Хотя бы определил – это грибница или нет?

Несомненно, грибница, хотя и сильно видоизменённая. – Яков Израилевич от удивления забыл о коньяке. – Но зачем тебе…

– Она живая? В смысле – образец жизнеспособен?

– Вроде, да Можешь сказать, наконец, что тебе нужно?

– Есть одна мыслишка.

Впоследствии, пытаясь восстановить в памяти события того жуткого дня, профессор Адашьян, заведующий кафедры ксеноботаники МГУ, никак не мог вспомнить: что оторвало его от рукописи, над которой он работал с самого утра – кислотная вонь или то, что в помещении внезапно потемнело? И всякий раз приходил к выводу, что дело, скорее, во втором: светлая стена, от которой отражался падающий из окна свет, в считанные минуты затянула чёрная плёнка, выползшая из вентиляционной отдушины под потолком.

И запах, конечно – едкая кислотная вонь, слегка замаскированная характерным амбрэ, исходящим от клетки с кроликами.

Кролики были подопытные – профессор позаимствовал их у зоологов, и проверял на длинноухих образцы мутировавшей растительности на предмет токсичности и пригодности в пищу. Они и пали первой жертвой загадочного явления. Чёрная плёнка неспешно заползла в клетку и накрыла несчастных зверушек. Те заметались, забились так, что тонкие прутья клетки затряслись – и один за другим замерли. Кислотный запах усилился, на поверхности зловещей субстанции стали взбухать и лопаться крошечные пузырьки.