Семён Афанасьев - Младший сын

На самом четвёртом же курсе, применительно к Корпусу, эта самая иерархия выглядела следующим образом: парни, будучи сильнее всех физически, нагибали всех остальных кадетов. А руководства к действиям, в свою очередь, они семь раз из десяти получали от девушек этого же четвёртого курса: во-первых, пубертатный возраст выводил… гхм… интимную близость (любой степени серьёзности) в разряд величин значимых.

Во-вторых, у женской части четвёртого курса, соответственно, на данное действо была естественная монополия: они были единственными женскими особями в Корпусе, у кого «возраст сексуального согласия» был не в перспективе, а уже пройденным этапом (если не считать воспитательниц и некоторых женщин-преподавателей, но их считать не стоит, бр-р-р).

Разумеется, в жизни всё обрастало массой нюансов и деталей, но в целом схема выглядела именно так: парни четвёртого курса всех «строят»; а вертят ими, по большому счёту, девчонки четвёртого курса.

Периодически, с выпускницами за «пальму первенства» пробовали посостязаться не по годам развитые третьекурсницы, но на общую тенденцию (повторявшуюся регулярно с каждым выпуском и набором) это никак не влияло.

До прошлого года.

Когда к Ирме, тогда ещё учившейся на третьем курсе, не стал подбивать клинья один четверокурсник. Ирма была той самой не по годам развитой особью, которая успешно оспорила пальму первенства выпускниц, и на ухаживания парня годом старше ответила взаимностью.

Счастливо и трепетно парочка существовала ровно до выпуска парня, но Ирма за это время сумела завоевать непререкаемый авторитет среди ровесников (а попробуй его оспорь, если по её первому слову явится толпа старшаков, и отметелит любого).

Когда третий курс Ирмы стал четвёртым и самым главным в Корпусе, её вес, к удивлению воспитателей, ничуть не уменьшился: с парнями она ладила по инерции, а среди девочек не нашлось никого с формами хоть сколь-нибудь сравнимой рельефности.

Ещё на третьем курсе Ирме понравился один из кроликов, разводившихся в местном виварии для нужд медицинского отделения.

Силами кадетов четвёртого курса, означенный кроль приобрёл все привилегии Избранного: и кормили его, как на убой. И на опыты не трогали (в противном случае, четвёртый курс чётко предупредил остальных, что ждёт любого покусившегося. А преподавателям оно не надо – за биоматериалом в виварий всегда бегают кадеты).

Волей женского каприза и везения, означенный грызун пережил несколько трёхмесячных циклов (в течение которых «население» вивария обновлялось на все сто процентов, по крайней мере, кроличий сектор). Пережил выпуск четвёртого курса. Стал свидетелем перехода Ирмы с третьего курса на четвёртый и оброс славой её личного питомца.

Заматерев, Банни стал здорово отличаться от остальных «родственников» и размером, и гонором: будучи ощутимо старше и больше остальных кролей вивария, он в вольерах творил, что хотел.

На каком-то этапе Ирма пересадила его в отдельную клетку (размеры секции позволяли), а гулять его выпускали прямо на газон: выйти за пределы зелёного травяного пятна растолстевший старожил кроличьего угла даже попыток не делал. Проверено.

Видимо, у него хватало ума сообразить: от добра, добра не ищут, говорили парни на младших курсах. Завистливо наблюдая, как Ирма, забирая Банни с газона, прижимает его к той части себя, к которой прижаться мечтали все без исключения третьекурсники. Вместе с первокурсниками и второкурсниками, но о младших курсах вообще можно не упоминать.

Нынешним утром Банни, как обычно, грелся на своём газоне, не делая ни малейших попыток с него уйти: трава была под носом, вода – рядом в оросителе, жизнь – обычной, как сотни дней до того.

Немногочисленные свидетели с младших курсов, чуть позже, широко раскрыв глаза от удивления, добросовестно пересказывали увиденное беснующимся парням со старших курсов.

Причина гнева четверокурсников была понятной: Ирма сидела на скамейке и молча плакала. Не навзрыд, не картинно, не стараясь добиться сочувствия либо участия.

Просто сидела и плакала.

– Я рассказывал. Хорошо, слушайте ещё раз, – вежливо и терпеливо повторял историю очередному четверокурснику Алекс, кадет второго курса. – Банни жрал свою траву на газоне, как обычно. Какой-то азиат во-о-о-он из того корпуса, – вздох и очередной тычок пальцем в сторону Административного Сектора, – вышел оттуда, – ещё один тычок на конкретную аллею, – и стоял на Седьмом Малом плацу минут пять. Потом огляделся по сторонам. Повернулся и пошёл сюда. Шёл, глядя перед собой, как робот. Ну, задумавшись как будто, – поправился второкурсник. – Прошёл уже он было Банни, когда вдруг резко развернулся, в прыжке накрыл кроля и свернул ему шею.

– Дальше что было? – хмуро спросил Монни (официальный парень Ирмы и, по совместительству, её однокурсник). Прикидывая, как восстанавливать настроение Ирмы, ибо в таком её состоянии никаких интимных плюшек сегодня можно было не ожидать ни после отбоя, ни вместо него.

– Поднял кроля за уши, уже мёртвого, – добросовестно продолжил Алекс. – Довольно что-то сказал, затем отправился обратно в Административку, – второй тычок в сторону Административного Сектора.

– А что сказал-то? – оживился Давид, однокурсник Монни и конкурент за внимание Ирмы.

– Я не разобрал, – вежливо повернулся ко второму старшаку Алекс.

– Как так? – удивились оба четверокурсника. – Ты ж тут, вплотную, стоял?! С кем он говорил, по-твоему?!

– Он на языке говорил, которого я не знаю. М-м-м, я его не «не услышал». Я его не понял, – поправился второкурсник.

– Вот чурбан долбаный, – пробормотал под нос Монни, прикидывая, что же делать.

– Не то слово, – погружаясь в свои мысли, согласился Дэвид.

Уговоривший недавно Ирму на один смелый эксперимент (в будущем), но теперь вовсе не уверенный в его осуществлении. При этом, свою часть финансовых расходов Дэвид уже понёс, оплатив доставку ликёра и сладостей (дожидавшихся сейчас удобного момента в комнате Ирмы).

Если Ирму не успокоить, инвестиции в элитный алкоголь и кондитерку рискуют стать безуспешно погибшими. Поскольку Ирма с подругами с горя всё сожрёт вечером сама. И не пригласит, как договаривались, Монни и Дэвида к себе после отбоя (причём обещалось и присутствие лучшей подруги Ирмы, от той фигурой почти не отличавшейся. Ну, по крайней мере, на вкус Дэвида подруга была очень даже ничего).

Проснулся я, как мне думается, с рассветом. По крайней мере, по ощущениям было именно так.

Какое-то время ещё лежал, пялясь в окно, за которым были ещё ночь и темнота. После паузы, до меня дошло: коптер летел явно на запад. Соответственно, время заката и рассвета тут будет здорово запаздывать в сравнении с нашим, поскольку каждые пару тысяч (что ли) километров перемещения на запад дают около часа запаздывания по времени.