Леонид Бляхер - Кузнец

Решил не откладывать дело в долгий ящик. В ближайшие выходные собирались мы поехать на левый берег Амура. Там у моих друзей домик был, хотя жили они в городе. У домика озерцо. Не Байкал, но купаться вполне можно. И вода потеплее, чем в Амуре. Вокруг до самой реки зелень зеленая, у озера ивы с березками. Красота, одним словом. Я у них часто ключи брал, если хотел один побыть, или не совсем один. Вот, сели на машину и поехали. Еду и думаю, мол, там и скажу. Посидим, выпьем чего-нибудь душевное. Тут я и скажу: так и так, любовная лодка разбилась о быт. Давай останемся друзьями. Что в таких случаях говорят?

Приехали. Я камин затопил. Она на кухне что-то хлопочет. Накрыла столик. Как положено у романтических пар, свечи вместо лампочек зажгла, шторы задернула, чтобы не мешали. Сидим молча, цедим вино. Вкусное, собака. Посмотрел на нее. Аж «ля» в горле запало. Такая все грустная, растерянная, красивая. Ну, не могу я ей сейчас ничего такого говорить. Ладно, думаю, в следующий раз скажу. Встал я, музычку какую-то включил. Не тяжелый рок, не Рахманинов, но и не блатняк. Кажется, запись оркестра Поля Мориа. А она вдруг вскочила, на грудь мне бросилась и давай плакать. И горько так. Я вроде бы ничего и сказать не успел, а она почувствовала.

Стою и ощущаю себя полным пнем. Кое-как успокоил. Она слезу утерла и говорит: поехали лучше домой. Ну домой так домой. Завел машину, вырулил на трассу. Оттуда на мост. Тот самый, который на пятитысячной купюре. Едем. Солнце уже садится. Река вся огненная. Подъехали к посту ГАИ. Вдруг она и говорит:

– Хочу заехать в дом Инфиделя. Ты не против?

Честно сказать, сильно не хотелось. Там вплотную не подъедешь. Машину бросать. Да и сами развалины меня никак не прельщали. Только отказывать ей не захотел. Почему-то стыдно было перед ней очень. Заранее стыдно.

– Ладно, – говорю. – Давай заедем.

Подъехали. Домина огромный, из двух частей состоит. Одна – вполне себе дом, этажей пять. Форма странная. Но в Хабаровске много странных домов, особенно тех, которые до советской власти. Люди строили не по плану, а как душа поет. Вот и этот был странный, хоть и изрядно разваленный. А вторая часть дома – какие-то резервуары непонятные. Вглубь, под землю уходят. Зашли. Поднялись на верхний этаж. Там обычно неформалы сидят, но в тот день никого не было (кстати, именно оттуда мост на купюру и снимали. С этой точки часто ходят Амур фотать). Стою, на реку нашу любуюсь. Вдруг Людка бросает:

– А ты знаешь, почему этот дом называют башней архитектора?

– Не знаю, – буркнул я.

– Говорят, что один архитектор хотел построить прекрасный дворец. А большевики, увидев, что не могут его использовать по назначению…

– А что они хотели?

– Неважно. Это легенда. Ты слушай.

– Хорошо.

– Так вот. Большевики разозлились и решили его не просто расстрелять, а замуровали где-то здесь в стену. Поэтому дом не могут ни закончить, ни разрушить. Это душа архитектора им не дает. Потому здесь люди пропадают. Просто входят в башню архитектора и не выходят.

– Веселая история, – улыбнулся я.

– Грустная. Пойдем, я тебе покажу, где стена архитектора. Там, где он замурован.

– А надо? Все-таки уже темнеет. Может, в следующий раз?

– Андрей, ты не понимаешь. Никаких следующих разов не бывает. Есть только сейчас.

Она схватила меня за руку и потянула куда-то в сторону резервуаров. Поплутав по руинкам, ловко обходя экскременты разных эпох, наверняка имеющие историческую ценность, мы оказались в небольшой комнатушке над провалом, уходившим куда-то в темноту.

– Пошли быстрее, – крикнула Люда, перебежала по хлипкому деревянному мостку и скрылась в дверном провале. Делать было нечего. Я вступил на мостик. Видимо, он не был рассчитан на мой вес. А может быть, я просто особо везучий. Только доска скрипнула и переломилась. Я полетел вниз, в темноту. Обо что-то изрядно ударился. В голове вспыхнуло. За вспышкой наступили кромешная тьма и боль. Я отключился.

Болело плюс-минус все. В голове стучали молотки. И так, знаете, навязчиво и больно стучали. Перед глазами колыхался туман. Где я? В больнице? Поскольку болит все, то явно не на том свете. Я попытался закричать, позвать кого-нибудь. Есть же у них какие-то обезболивающие – пусть вколют скорее! Терпения нет. Вышел какой-то невнятный хрип. Постепенно марево от глаз отступило, но яснее не стало. Я лежал на чем-то мягком, но непонятном. Явно не на постели. Запах от всего этого мягкого шел какой-то прелый и неприятный. Причем, это мягкое отчетливо покачивалось, двигалось. Перед глазами поплыло чье-то лицо, только на Люду оно было не похоже. Сначала показался какой-то не вполне понятный старик восточной наружности – в странной одежде наизнанку, в сапогах, натянутых явно и демонстративно наоборот. Он что-то говорил, но слов было не разобрать. Да и само «изображение» старика как-то не выстраивалось, то и дело шло рябью, в расфокусе.

Когда с трудом сосредоточил взгляд, всплыла еще чья-то непонятная, но уже молодая физиономия какого-то мужика в наряде реконструктора. Темновато, но видно, что скулы широкие – видимо, где-то в предках татары побывали. Нос прямой. Борода такая, как сейчас модно – типа, я сегодня вместо щетки. Шапка какая-то нелепая вроде матерчатого колпака, обшитого по низу мехом. Я с трудом приподнялся, оперся на локти. В глазах опять поплыло.

– Онушко, живой! Ох, брат, думали уже насмерть тебя хозяин помял!

Какой еще Онушко? Онушка. А, – сообразил я, – уменьшительное от Онуфрий. Почему-то вспомнилось студенческое: «Отец Онуфрий, обходя окрестности Онежского озера, обнаружил обнаженную Ольгу». При чем здесь Онуфрий? Тем более, что не помню, что там дальше с ним и Ольгой было. Бред какой-то.

– Мужик, ты кто? – выдавил я из себя.

– Какой я тебе мужик, Онуфрий? – обиделась физиономия. – Я – поверстанный казак, как и ты. Макар я.

Яснее не стало. Почему-то я Онуфрий? Какой-то Макар, который поверстанный казак, как и я. Ох, блин. Похоже не на нормальную больничку, а на психованный дом. Гады, где я?

Эх, судьба моя злодейка… Как ни крути, а невезучий я, да и парни со мной. Жили мы в стольном городе Тобольске. Здесь и государев наместник, и главная таможня, чтоб людишки государеву казну из Сибири не растаскивали, подати платили. Кто из Руси в Сибирь едет или обратно на Русь возвращается – все через Тобольск едут. И потому здесь столица Сибири. Есть здесь и служки разные, и дьяки с подьячими. Есть стрельцы и солдаты. Но главная сила – казаки. Вот я казак. И родитель мой казаком служил. Только преставился он. Ну, я уже своим домом жил. Службу служил. Караваны торговые и государевы сопровождал. А как вольное время выдастся, ездили с дружками моими охотиться или на какой еще промысел.