Ник Волхарин - Шрам

С этими мыслями я подошел к его палате и без колебаний открыл перед собой дверь. Внутри царил полумрак. Одиночная палата в больнице представляла собой квадратное помещение, лишь с одним окном, выходящим в коридор за дверью. На противоположной от двери стене находился проектор, который должен был скрашивать больному время лечения, транслируя различные городские передачи или просто демонстрируя видеоряд умиротворяющих пейзажей. Кровать располагалась слева от входа.

Когда я зашел, освящение было погашено, как и проектор, и свет проникал в комнату только сквозь плотное и мутное стекло единственного окна, пропускающее минимум света, но все же не дающее воцариться в комнате кромешному мраку. Дверь за мной закрылась и наступила тишина. Все больничные звуки стихли, и теперь я слышал только свое дыхание.

Дав глазам немного привыкнуть к полумраку, я начал потихоньку различать очертания комнаты. Возле кровати Джима стоял стул, и я медленно прошел к нему, думая, что он уснул и, не желая будить. Но я ошибся.

— Привет, Клайд — услышал я тихий голос, наполненный болезненной усталостью.

Этот голос напугал меня, так как совершенно не походил на голос моего друга. Возможно, не назови он меня по имени, я бы и не поверил, что на кровати передо мной лежит Джим, и пошел бы искать медсестру, которая перепутала палаты.

— Джим? — спросил я — Я разбудил тебя?

Я сел на стул, вглядываясь в полумрак, и пытаясь различить его лицо.

— Я не спал — ответил он — Просто попросил врачей не включать мне свет.

Снова ком боли зашевелился у меня в груди.

— Как ты, дружище? — спросил я с надеждой и осознал, что мой голос звучит так же нездорово и болезненно.

— А ты как думаешь? — он шевельнулся на постели, но я так и не смог понять куда направлен его взор, на меня или в стену.

— Мне отрезали ногу, Клайд. Эти ублюдки отрезали мне ногу — в этих словах не было ни капли эмоций, лишь сухая констатация факта.

Я вновь ощутил дрожь в собственном теле. Этот голос, ЭТИ слова. Боль сдавила дыхание. Я не знал, что ответить.

— Джон погиб — тихо сказал он.

— Мне жаль — выдохнул я и, протянув руку, положил ее на плечо Джиму.

— Я… — я запнулся, не зная что еще сказать и просто добавил — Прости.

Джим зашевелился, и теперь я точно знал, что он повернулся на бок, лицом к стене, убрав плечо из под моей руки.

— Зачем ты пришел, Клайд?

Этого вопроса я никак не ожидал, и он поставил меня в тупик.

— Я хотел увидеть тебя. Хотел знать, что ты в порядке.

— Но я не хрена не в порядке! Ты хотел увидеть меня таким?

— Разве это имеет значение? Мы же команда, помнишь? Как семья.

— Моя семья умерла — выдохнул он — И команды больше нет.

— Но ведь мы еще живы, верно?

— Живы — подтвердил он сухо и даже с неким отвращением в голосе.

Теплая полоса обожгла мою левую щеку и я ощутил соленый привкус на губах.

— Чем я могу помочь тебе, дружище?

В ответ Джим усмехнулся. Но это была не обычная его усмешка, не веселый и заразительный смех Джима. Нет. Это была усмешка полная иронии и боли.

— А ты можешь вернуть время назад, Клайд?

Вторая слеза обожгла мне правую щеку, за ней последовала еще одна. Я не мог остановить эти слезы. Через них наружу рвалась моя боль, мое отчаяние, мое осознание собственной беспомощности, все то, что накопилось во мне с того самого проклятого утра.

— Не могу, Джим. Прости. Хочу этого больше всего на свете, но не могу.

— Никто не может — и снова никаких эмоций. Словно он уже с этим смирился.

— Джим — начал я неуверенно, не зная, что именно хочу сказать — Все, что случилось…

— Этого просто не должно было произойти — перебил он меня холодно — Их было слишком много.

Я слышал, как задрожал его голос, как он напрягся.

— Мы ничего не могли сделать. Я ничего не мог сделать. Как они там оказались? Почему их было так много?

— Я не знаю — я опустил взгляд в темноту — Но уверен, что когда ты встанешь на ноги, мы сможем в этом разобраться.

— А нужно ли в чем-то разбираться? Нужно ли вообще что-то делать теперь? Чтобы мы не делали, итог всегда один.

Я промолчал. Не было таких слов, которые могли бы сейчас вернуть Джиму бодрость духа и помочь пережить тяжелую утрату.

— Зачем ты пришел? — повторил он свой недавний вопрос, после затяжного молчания.

— Потому что все, что я могу сейчас для тебя сделать, это быть рядом.

— Но я хочу побыть один, Клайд. Оставь меня, ладно?

Я хотел что-то ответить ему, но так и не нашел нужных слов. И осознав, что совершенно ничем не могу быть ему сейчас полезен, я поднялся и пошел к двери.

— Я навещу тебя завтра — сказал я, не оборачиваясь.

— Как хочешь — ответил Джим тихо.

Я вытер ладонями щеки и спешно покинул палату.

Яркий свет больничного коридора ударил мне по глазам, и я зажмурился. Затем отошел в сторону, отворачиваясь от света, и прислонившись спиной к стене, закрыл лицо руками. Во всем теле чувствовалась слабость и нахлынула невообразимая усталость. Этот недолгий и тяжелый разговор растоптал во мне все остатки надежды на то, что все это еще может кончиться хорошо. Конечно, Пастырь погиб и Стив, но я все равно не верил во все случившееся до конца. Не мог осознать весь масштаб трагедии. А теперь, после встречи с Джимом, этот масштаб навалился на меня всем своим весом и растоптал окончательно. Не хотелось больше ни кричать, ни плакать, ни злится. Вообще ничего не хотелось. Я надеялся увидеть Джима таким как прежде. Подавленным — да, скорбящим — да, но не сломленным. Я никогда не думал, что этот человек может сломаться. Тот самый бесстрашный Джим, играющий со смертью наперегонки, и всегда ускользающий от нее смеясь и шутя ей в лицо. Но старушка с косой существует уже слишком давно в нашем мире, слишком давно она знакома с людьми, и знает подход к любой душе, может сломить любую волю. Вечных победителей нет и быть не может. И если даже Джим был сломлен и подавлен всем случившимся то что же мог поделать я? Мне больше не хотелось за что-то бороться, искать возможности помочь. Прошлого не вернуть, а это, как оказалось, единственное, что могло бы быть действительно полезно. Оставалось только ждать. Время умеет залечивать раны. Не все и не всегда, но может оно поможет Джиму. Мне хотелось в это верить, но не верилось. Настолько пустым и мертвым был его голос, словно из него выкачали все то жизнелюбие, всю ту беззаботность, которая была присуща ему еще пару дней назад. И эта перемена ударила по мне сильней чем боль утраты. Конечно, я не винил его за это, ведь он потерял семью, в довесок он потерял ногу, любой, даже самый боевой дух будет сломлен этим. Но все же… все же.

И я просто отправился домой. Джим хотел в одиночестве скорбеть о случившемся. Я надеялся, что смогу поддержать его потому что и сам нуждался в поддержке. Мы могли бы вместе справиться с горем, найти в себе силы пережить потерю. Но он выбрал одиночество, значит и мне придется бороться со своей болью одному.