Борис Конофальский - Саранча

А тут ещё Саблин вспоминает то, что Юрка сказал ему про неё, ночью на заимке у деда Сергея. Про её согласие. Он не знал, не врал ли Юра ему. Может, и врал, с Юрки станется. Но тогда почему она сама подошла к нему, раньше ведь не подходила. Аким чувствует, как краснеет от этих мыслей, краснеет и шеей и ушами и щеками. Краснеет так, что дыхание схватывает, а она замечает, смеяться перестаёт и спрашивает:

— А чего это ты, урядник, покраснел так?

Саблин и говорит с трудом, через спазм в горле:

— Что-то водка крепкая, а я не завтракал сегодня.

Щупает себе горло.

Юнь снова улыбается, делает вид, что верит, и берет вторую рюмку со стола:

— Сейчас тебе закуску принесут. А Юра, дружок твой где? В госпитале ещё?

Тут Аким ещё больше покраснел, вспомнила про Юрку, значит не врал он. Значит, и вправду с ней говорил. Горло у него сдавило, едва дышит и отвечает ей, сипит:

— В госпитале он, не скоро выйдет. Лёгкое у него навылет пробито, врачи говорили, что в лохмотья разорвало, новое ему растят.

— Ну ладно, здоровья ему, — говорит Юнь. Она поднимает рюмку, снова тянет её чокаться. — Давай выпьем, господин урядник, да пойду я, а то больно злы местные казачки насчёт своих казаков.

«Злы — не то слово, — думает Аким, радуясь, что эта красивая женщина собирается уйти к себе за стойку. — Мне и то, что ты села за стол мой, боюсь, ещё аукнется».

Они выпивают на глазах ещё более удивлённых посетителей. Юнь встаёт и уходит к себе, забирая поднос со стола, а официантка уже несёт ему большую лепёшку с курицей и острым соусом. И ещё со всякой всячиной. Ох, как он стал есть её то ли спьяну, то ли оттого, что не завтракал. Необыкновенно вкусная вещь, едва китель себе не заляпал. А когда поднимал глаза от лепёшки, так видел либо удивлённые взгляды посетителей, либо странный взгляд красавицы Юнь. И вправду странный взгляд, может, и не врал про неё Юрка.

И денег она с него не взяла.

— Ну, чего так долго, — сразу начала Настя.

Аким раздевался и не отвечал сразу. Она подошла, стала помогать ему. И женским своим нюхом сразу всё учуяла:

— О, да ты никак принял?

Аким всё равно не говорил, КХЗ снял, китель снимает.

— Да чего ж ты молчишь-то, где был, говорю? — не отстаёт жена.

Он тогда лезет в карман, достаёт приказ. Даёт ей небрежно, сам идёт на кухню. А она так и осталась в прихожей, стоит, читает приказ. А он садиться за стол, закуривает. Ждёт.

Настя пришла, подошла к нему, положила бумагу на стол и обняла.

И стоит, не отпускает. Спрашивает:

— В чайной был?

— Был.

— Нет, ты не думай, я не против, что бы ты с казаками выпил, вон дело какое.

Саблин не говорит, что ни один из казаков с ним пить не пришёл, даже не поздравил, а пил он с китаянкой Юнь.

— Звание, — продолжает Настя. — Я знаю. как для тебя оно важно, тем более сейчас. Я ж всё вижу.

— Чего это ты видишь? — спрашивает Саблин, чуть удивляясь.

— Да вижу, как к нам относиться стали после этого рейда проклятущего.

— И как?

— Да так, в магазин зайду, раньше бабы со мной наперебой говорили, а сейчас кивнут головой и морды воротят, как от блудной какой. А если спросишь что, так отвечают едва через губу переплёвывают. Одолжение делают.

— И давно это так? — спрашивает, мрачнея, Саблин и безжалостно давит недокуренную сигарету в пепельнице.

— Так после похорон, как казаков схоронили, так и началось, — отвечает жена, и опять её начинает разъедать яд её бабий, — говорила я тебе — не езди в этот рейд, не езди, да тебя разве отговоришь.

И так это Саблина задело, что отодвинул жену от себя.

— Чего ты? — удивилась она.

И Акиму захотелось объяснить, вроде как оправдаться.

— Зараза, которую я в болоте убил, не одна была, понимаешь, — он глянул на жену, — их в болте три было, они на болоте кучу народа извели.

— Откуда ты знаешь? — сразу испугалась Настя.

— Знаю, — отвечает Аким мрачно, — сказали мне. Я один, кто эту тварь видел, один, кто её смог убить.

— Откуда знаешь? — не отстаёт жена.

— Учёные ко мне приходили в больницу. Из города приехали.

— Я видела их, грузовик у них не такой, как у наших. Баба среди них была городская, — в голосе Насти опять нотки недовольства и страха.

— Наверное.

— И что, они тебя сманивают в болото? Этих жаб болотных ловить? — продолжает жена. И женским своим умом додумывает. — Может, за это тебе звание повысили?

Саблин пожимает плачами:

— Не знаю, за что мне повысили звание.

— А в болото тебя звали? — злиться Жена.

— Просили проводить на место, где её встретил.

— И что, ты согласился? — насторожённо спрашивает Настя.

— Они лодку обещали и пять рублей денег.

— И ты согласился? — уже без тени сомнения спрашивает она.

— Нет пока.

— Никуда не пойдёшь, — она даже тон не выбирает, приказной, на грани истерики, — скажи им, что никуда не пойдёшь.

— А лодку мне где брать? На чём за рыбой пойду?

— На чём хочешь, — она уже дурковать начала, схватила тряпку, тёрт чистый стол, бесится, — у Юрки своего возьми, он всё одно за рыбой не ходит.

Можно, конечно, и у Юрки взять, да разве такое дело по душе ему. Ну как рыбаку без лодки.

— Скажи им, — чуть не орёт жена, — что никуда не пойдёшь.

Саблин зол на жену, считает её дурой, но родной дурой, своей.

Он, не вставая со стула, хватает её за руку, тянет к себе, прижимает, гладит по спине, по крепкому заду и говорит, успокаивает:

— Ну чего ты, казачка, ведь знала за кого шла.

Она тоже обнимает его, грудью прижимается к его лицу. Крепко, она у него сильная. А он продолжает:

— А у пластуна вся жизнь либо война, либо болото. Другой-то жизни у меня нет.

Она молчит, ещё сильнее к нему прижимается.

— Придётся ехать с ними, сына-то будем на учёбу определять?

— Будем, — тихо говорит Настя, — а по-другому никак, что ли?

— Ну, а как ещё, можно на промысел, конечно, сходить. За кордоны, на юг.

— Нет, — сразу отрезала жена, — лучше с учёными в болото.

«Ну вот и договорился», — думает Саблин, и, хлопая жену по заду, говорит:

— Давай-ка налей, что ли, уряднику.

Настя лезет в шкаф за водкой, но что-то невесёлая она.

Саблин достаёт телефон, выключает его. Кладёт показательно на стол, чтобы она видела. Весь день он будет с женой дома.

Весь день, и пусть хоть сто вызовов будет на дисплее, даже не взглянет на него.

Проснулся как обычно, в два. Без будильника. Всю жизнь вставал в это время, зачем будильник. И вспомнил, что лодки-то нет у него, в болото идти не на чем. Полежал, подождал, прислушался. Что-то странное там, на улице, на крыше творится, непривычный звук на улице не смолкает. Он сел на кровати, и сразу просыпается жена, словно даже во сне его стережёт. Голову от подушки оторвала и сразу начала: