Михаил Булыух - Крестопереносец

Константин и Ставросий молчали и недовольства не выказывали. Почему недовольство должно было иметь место? Так ведь, чтобы дотянуться до решетки, толстячку приходилось попеременно сидеть на плечах то у одного, то у второго.

Спустя несколько часов один из прутов решетки поддался и со скрежетом вышел из паза. Вслед за ним выскочили остальные.

Корзинщик подул на горящие огнем ладошки и решил вознаградить себя за труды парой глотков вина. Все это время фляжка находилась на ответхранении Фофана, дабы не ухрюкался почтенный мастер до окончания производственно-ломательного процесса.

— Демонтаж конструкции окончен, — доложил он. — Спускайте меня, ваша милость.

Константин хекнул и присел на корточки. Его изрядно утомил и бесконечно стеснял этот самый демонтаж. Мало того, что толстячок весил как пять среднестатистических дам сердца разом, которых рыцарь время от времени носил на руках, так еще на голову, в глаза, в нос и в уши постоянно сыпалась каменная крошка. Да и увидь какой посторонний рыцарь восседающего верхом на господине слугу — позора не оберешься.

Колобок, предупрежденный о том, что выдавать Пендалю флягу можно только по окончании работ, придирчиво выполнял функции госконтроля. Он высоко подпрыгивал и старался разглядеть брак. Наконец, убедившись в отсутствии наличия преграды, с явным неудовольствием вернул Пажопье фляжку.

Корзинщик припал к горлышку, сделал два громадных глотка. Замер и упал столбом, как стоял. На спину упал, гулко стукнувшись затылком о каменный пол. Темно-бурая жидкость вытекала из зажатой в руке фляжки, образуя отвратительно выглядевшую лужу.

Батюшка среагировал первым.

Пинком отбросил злополучный Грааль. Склонился над Пендалем, ощупывая, обнюхивая и осматривая.

— Слава Богу. Жив. Просто пьян вусмерть.

— С двух глотков? — удивился взволнованный рыцарь. — С его-то привычкой к этому делу?

— Вино-о-о — ка-а-а-ака! Фо-о-офа-а-а-ан — нет!

— Это не вино. — Ставросий разглядывал быстро испаряющуюся лужу и хмурился. — Не знаю, что, но точно не вино.

Опасливо макнул в жидкость мизинец левой руки, поднес к носу. Вдохнул. Перекрестился. Быстро лизнул.

Полбу еще никогда не видел настолько пьяных священников.

Развезло батюшку мгновенно и совсем. Он плакал, смеялся, каялся, рвался в моря, обещал всех победить и поминутно интересовался у Фофана уважает ли тот его. Напоследок, спев заплетающимся языком похабную песенку о новгородском князе и его отношениях с вечем, заснул, громогласно храпя.

— Пресвятая Дева, и что делать? — растерянно пробормотал Константин.

И правда. Половина отряда выбыла из строя еще до прямого соприкосновения с противником. Ждать, когда протрезвеют? Так ведь время идет, а княжна до сих пор не спасена.

Но и оставлять в подобном беспомощном состоянии боевых товарищей рыцарь не привык.

Подобная дилемма решалась, с точки зрения крестоносца, только одним способом. Обращением за советом непосредственно к Вседержителю. Дабы до Вседержителя дозвониться поскорее и получить ценные указания, рыцарь опустился на колени перед мягко светящимся крестом и принялся громко молиться.

Начал с молитв католических, крестясь слева направо. После перешел к православным и закрестился справа налево. Когда запас молитв уже подходил к концу, а абонент еще не отозвался, дошла очередь до той, которая снимает малое отравление.

Батюшка перестал храпеть, застонал и, тяжело опершись на локти, приподнялся. Пендаль лишь пукнул, более ничем не выказав признаков, теплящейся в складках жира жизни.

Отец Ставросий осмотрелся и нахмурился. Видно, все вспомнил. Покряхтел, помаялся, попросил водички. Водички не оказалось, единственная емкость была наполовину заполнена той самой убойной гадостью, из-за которой он сейчас и просил водички.

Батюшка прошамкал что-то сухими губами и чуть ли не на карачках пополз к светящемуся озеру. Раз колобок пока не сдох, то и меня Бог милует, рассудил он.

С каждым глотком возвращалась бодрость и сила духа. Велико было желание залезть в это целебное озеро целиком, но батюшка хорошо помнил предупреждение Боромира.

— Видно, не простая здесь вода, — сказал он, окончательно придя в себя. — Давай-ка этого пропойцу отлить ею попробуем.

Носить воду в ладошках было неудобно, потому понесли самого Пендаля. Положили лицом в воду, подождали полминутки…

Корзинщик воспрял, закашлялся, отплевываясь, попытался уползти куда-нибудь и там спрятаться от мучителей. Было видно, он еще далеко не полностью протрезвел. Только мычал, хрюкал и неумело лягался. Ставросий и Константин напряглись и в целях профилактики макнули Пажопье еще разок. Потом еще. И еще.

— Вино-о-о ка-а-ака! — назидательно повторял Фофан каждый раз, как несчастного вынимали дабы дать отдышаться.

— Ва-а-аша-а-а ми-и-и-илость! — наконец взмолился корзинщик почти человеческим голосом. — Я… уппф-буль-буль-буль… бр-р-рупф-фст-тсс-… в порядке! Хватит! Больше не надо!

— Вино — ка-а-а-ака! — снова тонко намекнул колобок довольно щурясь.

— Вынимаем? — спросил батюшка.

— Давай еще раз, на всякий случай, — решил крестоносец.

— Не на…бр-буль-буль-буль… пф-ф-ф-фрст…

Потом долго обсуждали, вылить ли из волшебного Грааля мерзкую гадость, наводящую алкогольное отравление одним своим видом. Хозяйственный Пендаль настаивал, что, мол, может пригодиться, хотя б в медицинских целях и ему дозволили гадость оставить. Но строго настрого запретили пить и даже нюхать. Пажопье на всякий случай наполнил бутылку до краев, ведь почти половина пролилась впустую.

И отряд, наконец, полез в дырку, ведущую к…

…

Существо постепенно собирало себя. Нет, оно не ползало, приклеивая оторванные руки-ноги. Оно собирало себя духовно. Метафорически, сосуд, некогда содержавший в себе сущность Данунашки, опустел и теперь наполнялся из полноводных источников, бьющих в округе.

А в округе били только весьма специфические источники. Ненависть. Злоба. Жадность. Гордыня. Зависть. И прочие в таком вот духе… Зачерпнув отовсюду по чуть-чуть, существо перемешало все это в себе.

Хм, а это что? Тут такого не было… На самом дне себя оно обнаружило золотистое уплотнение, похожее на ложку меда в бочке дегтя. Существо попыталось понять, что это, но не смогло. Уплотнение мало-помалу растворялось в агрессивной среде негатива, и существо решило не заморачиваться. «Само собой, рассосется», — подумало оно.

А пока…

— Приказывай, хозяин, — сказало существо, склонив точеную голову, некогда принадлежавшую гордой польской княжне. Паутинки, неимоверное количество паутинок, росли там, где некогда были прекрасные рыжие волосы. И если кто-нибудь осмелился бы заглянуть существу в глаза, он бы ужаснулся. Глазных яблок не было. Вместо них из глазниц выглядывали шевелящие лапками пауки.