Андрей Смирнов - Бог Непокорных

Орденец схватил юношу за плечо и вознес булаву, чтобы разможжить ему голову — но опустить оружие ему не дали: какой-то солдат вцепился в правую руку и повис на ней; Догус Килон, оттолкнув Керстена, схватил левую; еще один солдат обхватил бедро орденца и рывком поднял его вверх.

— Вниз эту падаль! — Заорал Мейкар. — Бросайте его!

Рыцаря сбросили по стены, ровнехонько на орденца, поднимавшегося по той же лестнице следом и почти уже добравшегося до верха — оба рухнули вниз, а текионцы на стене победно закричали и заулюлюкали. Увы, стена не была высокой, а внизу громоздились снежные сугробы: оба упавших почти сразу же поднялись — один из них повредил при падении руку, другой же — тот самый бородач, в котором Керстен несколько секунд назад увидел воплощение собственной смерти — по виду, остался вовсе невредим… не считая ноги, надрубленной Керстеном. Молодой рыцарь зачарованно наблюдал, как бородач, опираясь на плечо подоспевшего оруженосца, покидает поле боя — до тех пор, пока прогудевший у самого уха арбалетный болт не напомнил ему, где он находится. Керстен поспешил скрыться за зубцом стены, пока следующий выстрел арбалетчика не оказался более успешен. Возможно, чары на лестницах, приклеивающие их к стенам, также имели свой запас прочности — а возможно, помогла Мантра Святого Присутствия, рассеивавшая, если верить хальстальфарскому трактату, посвященному духовной практике рыцарей света, все прочие чары вокруг прибегающего к ней паладина — но только вот вскоре солдатам Рейера удалось столкнуть вниз лестницу, по которой на стену взобрался бородач, а следом это смогли сделать и те, кто защищал соседний участок. Последнюю лестницу орденцы убрали сами; осыпаемые стрелами, насмешками и проклятиями, они отступили от Дераншаля, разбили лагерь у подножья горы и стали готовиться к новому штурму. Радость защитников от уже второй победы, одержанной над орденскими псами, омрачала лишь мысль о том, что будет, когда вместо трех лестниц к замковым стенам будет принесено десять или пятнадцать; и как быть с тараном, который также подготавливали энтикейцы в своем лагере. Ворота укрепили как могли, навалили на них мешки с зерном, поставили телегу и бочки — и все равно таран внушал Керстену наибольшие опасения. Адепты Горы владели чарами тяжести и прочности — что, если первый же удар тарана, мощь которого будет удесятерина заклятьями Земли и Металла, разобьет ворота Дераншаля в щепки вместе со всем хламом, который навалили на них с внутренней стороны?

После первого штурма прошла ночь, затем промелькнул тусклый и холодный день, вновь подступила темнота — а беспокойство все нарастало. Что, если энтикейцы пойдут на штурм ночью? Они достаточно безумные, чтобы сделать это, невзирая на разгулявшуюся метель. Керстен простоял в карауле на стене, на пронизывающем ветру, три часа, прежде чем дождался смены. В тепле большого дома, который сами обитатели Дераншаля горделиво именовали «замком», его разморило. Пахло дымом, луком, кашей, мужским потом и мазью, которую использовали для лечения ран. Керстен проглотил миску теплой чечевичной похлебки, и почувствовал, что не имеет сил даже для того, чтобы встать и найти себе место для сна. Защитники замка спали тут же, в общей зале, на полу, кутаясь в звериные шкуры и одеяла. Сопение, храп, кто-то невнятно разговаривал во сне… Со стороны левого крыла, дверь в которое была приоткрыта, доносились стоны раненых. Керстен отодвинул пустую миску, положил локти на стол и наклонился, укнувшись лбом в ложбинку между запястьями… Все плыло, и чувство того, что жизнь подходит к концу, было почти столь же ясным, как и тогда, на стене. Он погружался в беспокойную дремоту, насыщенную невнятными видениями, растворялся в тягучих ощущениях, каждое из которых забирало себе частичку его сознания. Эта потеря себя тоже была формой смерти, но Керстен не противился ей — сейчас он не хотел больше бороться за жизнь, надеяться, верить, отстаивать свое право идти тем путем в этом мире, который он определил для себя сам — он хотел просто забыться и ни о чем не думать. Он погрузился в сон, и в какой-то момент смутные образы собрались в целостную картинку: поле, заваленное мертвыми телами, и на холме из трупов, в желтовато-буром мареве боли, смутная, едва прорисованная фигура, которая — при условии, что призрак овеществится и станет более четким и ясным — могла бы принадлежать как человеку, так и человекоподобному демону. Но это был точно не человек — такая от него исходила сила: неукротимая, свирепая, безграничная. На него невыносимо было даже смотреть, волны исходившей от него силы разрывали разум на части, заставляли вибрировать от запредельного страдания каждую частицу души и тела… Фигура медленно разворачивалась к юноше, он истошно закричал, но крик его остался беззвучен: жестокое напряжение, в котором держала все окружающее пространство фигура в ауре боли, ничто не могло нарушить. Еще миг — и оно увидит Керстена, и тогда… и тогда…

— Эй!.. — Его бесцеремонно потрясли за плечо.

Керстен вскинулся, повернулся, дернулся в сторону от стоявшего рядом — все одновременно, в результате чего едва не упал со скамьи. Кошмар еще был с ним; дом со спящими солдатами, очаг, стол — все это казалось нереальным; он не мог понять, где та, жуткая фигура, один взгляд которой сулил беспредельные муки в самых ужасающих мирах Преисподней. Он с диким выражением смотрел на хмурого солдата, который его разбудил.

— Вы кричали во сне, — буркнул солдат, отходя.

Керстен затравлено огляделся, ожидая, что нереальный мир вот-вот исчезнет, а на смену ему придет мир настоящий, до предела насыщенный силой, ужасом и болью. Но ничего не происходило. Кошмар отступал, а дом и спящие люди не торопились исчезать. Посидев еще немного, он встал и на общем ложе вдоль стены занял место, освобожденное очередным солдатом, отправленным в караул. Укрылся краем большого одеяла, поджал ноги и замер. Его трясло. Спать больше не хотелось. Спустя час или два он, впрочем, все же задремал, но, по счастью, кошмар не возвращался, он видел обычные беспокойные мутные сны, которые забывал сразу же, как только они кончались. Спал он недолго, и вскоре был разбужен Мейкаром.

— Вставай. Северяне уходят.

Керстен кое-как продрал глаза, обулся, застегнул плащ и вышел наружу. Уже рассвело, и метель утихла. Защитники замка столпились на стенах — даже женщины забрались посмотреть, что просходит. Керстен поднялся по лестнице, и понял, что Мейкар прав — энтикейцы сворачивали лагерь, это было видно с первого взгляда. Бросив лестницы и таран, они собирали палатки и шатры, сделали лошадей, паковали поклажу… Поклажу?.. Керстен прищурился.